6 ноября день памяти Иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» (1688), Преподобного Зосимы (Верховского) (1833).

Свт. Феофан Затворник:

Притча о богатом и Лазаре показывает, что те, которые жили не как должно, спохватятся, но уже не будут иметь возможности поправить свое положение. Глаза их откроются и они ясно будут видеть, в чем истина. Вспомнив, что на земле много слепотствующих, подобно им, они желали бы, чтобы кто-нибудь послан был к ним из умерших для уверения, что жить и понимать вещи надо не иначе, как по указанию Откровения Господня. Но и в этом им откажется, ради того, что Откровение для желающих знать истину самоудостоверительно, а для нежелающих и нелюбящих истины неубедительно будет и самое воскресение кого-либо из умерших. Чувства этого приточного богача наверное испытывают все отходящие отселе. И следовательно, по-тамошнему убеждению, которое будет убеждением и всех нас, единственное для нас руководство на пути жизни – Откровение Господне. Но там уже такое убеждение для многих будет запоздалым; здесь оно лучше бы пригодилось, да не у всех оно. Поверим, по крайней мере, свидетельству тамошних, перенося себя в состояние их. Сущие в муках не станут лгать; жалея нас, они хотят, чтобы открылись очи наши, да не придем на место их мучения. Об этом предмете нельзя так говорить, как говорим нередко о текущих делах: «авось, как-нибудь пройдет». Нет, уж то не пройдет как-нибудь. Надо быть основательно удостоверенным, что не попадем в место богатого.

Апостола Павла послание к галатам
Гал. 2:16-20

однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа, и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть.

Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, то неужели Христос есть служитель греха? Никак.

Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником.

Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу,

и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня.

Евангелие по Луке

Лк. 16, 19–31:

Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно.

Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях

и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его.

Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его.

И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его

и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем.

Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь;

и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят.

Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего,

ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения.

Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их.

Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются.

Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят.

Из Охридского Пролога за 25 октября

Рассуждение:

Когда священное лицо творит беззаконие, его постигает гораздо более суровая кара, нежели если бы такому беззаконию предавался обычный мірянин, менее посвященный в тайны воли Божией. Преподобный Арефа был монахом в Киево-Печерской обители и чрезвычайно страдал сребролюбием. В его келье лежали груды накопленных богатств, из которых он никому не давал ни лепты. Но однажды заболел он весьма тяжело и наяву увидел, как бесы вырывают его душу из рук Ангелов с криком: «Наш он! Наш!» – указывая при этом на его страсть к деньгам и скупость. Выздоровев после болезни, Арефа исправил свою жизнь: с той поры почитал он земные стяжания за ничто. И человеколюбивый Бог простил ему грех, а впоследствии наделил его великой благодатью.

Некий опять-таки монах из обители, где преставился блаженный царь Елезвой, навыкнул часто ходить в кабак, упиваться там и даже творить бесчинства с женщинами. Как-то раз, когда возвращался он из пивного заведения, напал на него непомерно большой змей, преследовавший его по пятам. Объятый великим страхом и снедаемый внутренней скорбью, монах закричал: «Во имя святого и праведного Елезвоя отступи от меня!» И змей тотчас застыл как вкопанный. И услышал монах подобие человеческого голоса из пасти змия: «Ангел Божий приказал мне пожрать тебя за твою нечистоту и скверну, ибо обещал ты служить Господу в чистоте, а теперь оскверняешь тело твое, прогневляя Духа Святого». И дал монах зарок больше никогда не грешить, вернулся в монастырь и до конца дней своих не впадал в [тяжкие] согрешения. Так Бог покарал и помиловал [его] по молитвам святого царя Елезвоя.

Проповедь о явном пришествии Бога

Бог яве приидет... и не премолчит.

Пс.49:3

Чин воеводы отличается от должности судьи. Воевода перед противником не обнаруживает себя сразу, но оставляет врагу судить о нем как хочет; ведь главное для него – одолеть неприятеля. Судья же немедленно представляет себя тем, кого намеревается судить. Разнится с должностью судьи и звание учителя. Для учителя главное – обучить своих воспитанников, посему нередко снисходит он на их уровень и говорит с ними как товарищ. Судья же от начала и до конца обязан быть в глазах подсудимых лишь судьей и никак иначе. И профессия врача не похожа на должность судьи: очевидное различие между этими двумя родами занятий – то же, что и в первых двух случаях.

Бог, братья, предстал міру в человеческом теле одновременно и как воевода, и как учитель, и как врач. Однако как судия Он еще не явился. Умолчал Он в первое Свое пришествие высказать перед всеми Свое высочайшее достоинство, но оставил врагам, воспитанникам и больным людям судить о Нем как знают. Имевший здравое суждение мог распознать Его как Бога, сокрытого в теле: это явствовало и из Его слов, и из дел, и из человеколюбия, и из небесных знамений при Его рождении, распятии, воскресении и вознесении. У кого же ум был помрачен какой-либо пагубной страстью, тот не мог Его ни познать, ни признать Богом. Но когда придет Он как Судия, тогда никто уже не будет спрашивать Его: «Ты ли это?» или «Кто Ты?» – ибо в тот момент все узнают, что это и вправду Он. Пред Ним вострубят Ангелы, на небе будет блистать Его крест, огнь пред Ним возгорится, и окрест Его буря зельна будет видима. Тогда верующие и неверующие, праведные и грешные прозреют и узнают – Судию. Возрадуются тогда только те, кто распознал Его как Бога и в вертепе, и на кресте. Для них Его пришествие поистине станет отрадой, так как в Судии узна́ют они Того, с Кем вместе ратовали, от Кого научились и Кем уврачевались.

О преславный Спаситель, помилуй нас и исправь нас прежде второго Твоего пришествия. Тебе слава и похвала вовеки. Аминь.

ЗОСИМА ВЕРХОВСКОЙ, СХИМОНАХ, ПРП.

Ро­ди­те­ли стар­ца Зо­си­мы бы­ли лю­ди бла­го­род­ные, из древ­не­го дво­рян­ско­го ро­да. Отец его, Ва­си­лий Да­ни­ло­вич Вер­хов­ский, до­слу­жил­ся в пол­ку Смо­лен­ской шлях­ты до чи­на пол­ков­ни­ка, а мать, Ан­на Ива­нов­на, бы­ла из бла­го­род­но­го до­ма Ма­нев­ских. Они бо­лее за­бо­ти­лись о нетлен­ном, веч­ном бо­гат­стве, неже­ли о пре­хо­дя­щем, вре­мен­ном, ко­то­рое по их бла­го­че­стию и усер­дию к хра­мам, по их стран­но­при­им­ству и щед­ро­сти в от­но­ше­нии к бед­ным и неиму­щим с те­че­ни­ем вре­ме­ни весь­ма умень­ши­лось.
В се­мье Вер­хов­ских бы­ло шесть до­че­рей и три сы­на. Так как дом их был неда­ле­ко от боль­шой до­ро­ги, то стран­ни­ки и ни­щие весь­ма ча­сто при­хо­ди­ли в это го­сте­при­им­ное при­ста­ни­ще.
Кро­ме бла­го­тво­ри­тель­но­сти, жизнь их бы­ла укра­ше­на и дру­ги­ми хри­сти­ан­ски­ми доб­ро­де­те­ля­ми: усер­ди­ем к цер­ков­ным бо­го­слу­же­ни­ям и к до­маш­ней мо­лит­ве, чте­ни­ем ду­хов­ных книг; осо­бен­но же Ан­на Ива­нов­на лю­би­ла чи­тать Че­тьи-Ми­неи.
24 мар­та 1768 го­да, на­ка­нуне празд­ни­ка Бла­го­ве­ще­ния Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы, Бог уте­шил ро­ди­те­лей рож­де­ни­ем мла­ден­ца. В этот день Цер­ковь празд­ну­ет па­мять пре­по­доб­но­го За­ха­рии, в честь его и на­рек­ли мла­ден­ца при Кре­ще­нии.
В иные дни до обе­да убе­гал один в сад или ого­род и там на­едине мо­лил­ся как умел и как по­ни­мал (ему бы­ло то­гда шесть-во­семь лет), а по­сле мо­лит­вы ел пло­ды и ово­щи для то­го, чтобы за обе­дом не есть мя­са. И ко­гда ро­ди­те­ли спра­ши­ва­ли, по­че­му он ни­че­го не ест, то с мла­ден­че­ской от­кро­вен­но­стью от­ве­чал: «Вы се­го­дня, ма­туш­ка, чи­та­ли жи­тие та­ко­го-то свя­то­го пу­стын­ни­ка, как он в пу­сты­ни пи­тал­ся од­ни­ми бы­ли­я­ми и ово­ща­ми, и я хо­чу быть пу­стын­ни­ком, так на­доб­но при­вы­кать».
Ко­гда ему ис­пол­ни­лось во­семь лет, ро­ди­те­ли не ре­ши­лись от­дать его, как и дру­гих сы­но­вей, ни в ка­кое учи­ли­ще, но за­хо­те­ли луч­ше иметь учи­те­лей у се­бя в до­ме. По­слуш­ный, крот­кий и роб­кий ре­бе­нок За­ха­рия, ис­пол­няя во­лю ро­ди­те­лей, с ве­ли­ким при­ле­жа­ни­ем ста­рал­ся изу­чить все, что ему пре­по­да­ва­ли учи­те­ля, но тщет­но. Толь­ко в те дни на­хо­дил он се­бе от­ра­ду, ко­гда пре­по­да­вал­ся За­кон Бо­жий. Бог от юно­сти при­учал серд­це от­ро­ка воз­лю­бить свя­тые за­по­ве­ди. На­ко­нец и ро­ди­те­ли свык­лись с этим.
Ва­си­лий Да­ни­ло­вич, ви­дя при­бли­жа­ю­щий­ся ко­нец сво­ей жиз­ни, как по ста­ро­сти, так и по бо­лез­нен­но­му со­сто­я­нию сво­е­му, по­спе­шил преж­де опре­де­лить сы­но­вей в цар­скую служ­бу, от­пра­вив всех тро­их, то­гда еще весь­ма юных (млад­ше­му За­ха­рии бы­ло не бо­лее пят­на­дца­ти лет), в Пе­тер­бург.
Все три бра­та по прось­бе ро­ди­те­ля и по обы­чаю то­го вре­ме­ни бы­ли опре­де­ле­ны в гвар­дию, и при­том в один полк; все трое жи­ли вме­сте на од­ной квар­ти­ре, име­ли все об­щее, нераз­дель­ное, и все трое уди­ви­тель­но бы­ли друж­ны меж­ду со­бою. Но пыл­кая юность без над­зо­ра, без под­держ­ки мог­ла ли усто­ять про­тив ис­ку­ше­ний и со­блаз­нов ми­ра? Юные бра­тья за­вле­че­ны бы­ли то­ва­ри­ща­ми в кар­теж­ную иг­ру, мно­го про­иг­ры­ва­ли; мень­ший же, За­ха­рия, немед­лен­но и ре­ши­тель­но оста­вил сию ги­бель­ную за­ба­ву и со­ве­то­вал и бра­тьям сде­лать то же.
Не бо­лее двух лет про­ве­ли бра­тья Вер­хов­ские в Пе­тер­бур­ге, как вдруг неожи­дан­но по­лу­чи­ли го­рест­ное из­ве­стие о кон­чине ро­ди­те­ля. Немно­го бо­лее двух лет по­сле смер­ти су­пру­га по­жи­ла бо­го­лю­би­вая, го­рест­ная вдо­ва Ан­на. Де­тей ни­ко­го при ней не бы­ло, кро­ме лю­би­мо­го сы­на За­ха­рии. В по­след­ний день, пред­чув­ствуя близ­кий ис­ход свой, она ис­по­ве­да­лась и при­об­щи­лась Свя­тых Та­ин, по­том, креп­ко при­жав ле­жав­шую на гру­ди ее ико­ну Бо­жи­ей Ма­те­ри и за­клю­чив вме­сте с ико­ною и сы­на в свои объ­я­тья, ис­пу­сти­ла дух. За­ха­рия встал, взял ико­ну и, по­ста­вив ее на стол, со сле­за­ми мо­лил­ся пред нею за ду­шу ма­те­ри; по­том окон­чил мо­лит­ву так: «Те­перь Ты, Ца­ри­ца Небес­ная, будь мо­ею Ма­те­рью. Те­бе вру­чаю всю жизнь мою».

Об­сто­я­тель­ства сло­жи­лись так, что Илья, брат За­ха­рии, от­дал ему свою часть име­ния. За­ха­рия стал увле­кать­ся лю­бо­с­тя­жа­ни­ем; его ра­до­ва­ло, что по­лу­чив две ча­сти, он те­перь бу­дет бо­га­тым по­ме­щи­ком, но тай­ный го­лос со­ве­сти силь­но тре­во­жил его во глу­бине серд­ца, хо­тя он ста­рал­ся за­глу­шать его.
«Од­на­жды, – как рас­ска­зы­вал поз­же сам отец Зо­си­ма, – про­гу­ли­ва­ясь вер­хом на ло­ша­ди, остав­лен­ной бра­том, как толь­ко по­рав­нял­ся я с цер­ко­вью, вдруг точ­но кто ру­кою толк­нул ме­ня в грудь, и так силь­но, что я, ка­жет­ся, по­шат­нул­ся на ло­ша­ди, в то же вре­мя внят­но услы­шал сле­ду­ю­щие сло­ва: “Ты сам пой­дешь в мо­на­хи...”. Один из мо­их зя­тьев – воль­но­ду­мец, неспра­вед­ли­вый и невер­ный в от­но­ше­нии к су­пру­ге сво­ей, сест­ре мо­ей лю­би­мой, впро­чем, че­ло­век доб­ро­го серд­ца и очень ми­ло­сти­вый гос­по­дин для сво­их под­чи­нен­ных, за­ме­тил грусть мою и при­нес мне ду­шев­ную поль­зу, ска­зав сле­ду­ю­щие сло­ва: “О чем, брат, сму­ща­ешь­ся? Хо­чешь ид­ти в мо­на­хи, да не мо­жешь ре­шить­ся? Но ес­ли пой­дешь, по­ду­май сам, что ты по­те­ря­ешь? Ес­ли и моя прав­да, что нет веч­ной жиз­ни, то ты толь­ко то по­те­ря­ешь, что не по­жи­вешь так раз­врат­но, как я, а ко­гда умрем, бу­дем оба рав­ные с то­бою. Но еже­ли же ва­ша прав­да, что бу­дет и веч­ная му­ка, и веч­ное бла­жен­ство в Цар­ствии Небес­ном, то­гда ты мно­го вы­иг­ра­ешь пре­до мною!” Сии сло­ва его ре­ши­ли все мои недо­уме­ния».
По по­лу­че­нии доб­ро­го со­ве­та За­ха­рия недол­го мед­лил в ми­ру. Рас­став­шись ре­ши­тель­но с мир­скою жиз­нью, весь ум свой, всю ду­шу и серд­це устре­мил он на слу­же­ние Бо­гу в зва­нии ино­че­ском. Ему был два­дцать один год от ро­ду, ко­гда оста­вил он все в ми­ре сем.
По­бы­вав несколь­ко раз у брян­ских пу­стын­ни­ков и по­жив у них неко­то­рое вре­мя, За­ха­рия бо­лее всех по­лю­бил от­ца Ва­си­лис­ка, од­но­го из уче­ни­ков мно­го­опыт­но­го стар­ца Адри­а­на. Его ти­хий и крот­кий нрав так при­влек­ли к нему серд­це юно­го За­ха­рии, что он же­лал, ес­ли бы воз­мож­но бы­ло, с ним не рас­ста­вать­ся, а все свое ста­ра­ние об­ра­тил на то, как бы ско­рее осво­бо­дить­ся от ми­ра и пе­ре­се­лить­ся к пу­стын­ни­кам. Для это­го от­пра­вил­ся он в Пе­тер­бург, где, по­лу­чив пол­ное уволь­не­ние от служ­бы и окон­чив все де­ла, как пти­ца, вы­рвав­ша­я­ся из клет­ки, по­ле­тел в пу­стын­ные ле­са Брян­ские. Это бы­ло в 1789 го­ду. Но не на­шел там уже от­ца Адри­а­на, ко­то­рый пе­ред тем пе­ре­се­лил­ся в Ко­нев­скую оби­тель.

Все они встре­ти­ли его с ра­до­стью и лю­бов­но, и ко­гда узна­ли от него, что он ре­шил­ся уже непре­мен­но остать­ся с ни­ми в пу­сты­ни, то все еди­но­глас­но го­во­ри­ли ему: «Бла­жен бы ты был, доб­рый юно­ша, ес­ли бы отец Ва­си­лиск при­нял те­бя в уче­ни­ки. Это звез­да на­ша пу­стын­ная! Это при­мер всем нам! Но осо­бен­ная бу­дет к те­бе ми­лость Бо­жия, ес­ли он со­гла­сит­ся, ибо мно­гие уже убеж­да­ли и умо­ля­ли его о сем, но, имея ис­тин­ное сми­ре­ние, он рев­ни­тель­но от­ка­зы­ва­ет всем, го­во­ря, что он невеж­да, непро­све­щен­ный, не мо­жет ни­ко­го на­став­лять и так ху­до и сла­бо жи­вет сам, что ни­ко­му не мо­жет быть на поль­зу: к то­му же лю­бит в со­вер­шен­ном без­мол­вии быть все­гда един с Еди­ным».
Слы­ша все это, бла­го­ра­зум­ный юно­ша За­ха­рия еще бо­лее раз­го­рел­ся лю­бо­вью к се­му див­но­му стар­цу и же­ла­ни­ем быть его уче­ни­ком. И уже неот­ступ­но и убе­ди­тель­но умо­лял его. Ста­рец не да­вал ни­ка­ко­го от­ве­та, од­на­ко оста­вил его по­го­стить у се­бя на неко­то­рое вре­мя, мно­го утвер­дил его в же­ла­нии пу­стын­ной жиз­ни и усла­дил серд­це его лю­бо­вью к Бо­гу; мно­го и де­лом, и сло­вом на­ста­вил его на путь спа­си­тель­ный.
Ста­рец Ва­си­лиск, тро­ну­тый его лю­бо­вью, обе­щал при­нять его жить с со­бою, но толь­ко, как ис­кус­ный и опыт­ный муж ду­хов­ный, со­ве­то­вал ему сде­лать на­ча­ло жиз­ни мо­на­ше­ской в ка­ком-ни­будь об­ще­жи­тель­ном мо­на­сты­ре, чтобы ис­пы­тать се­бя преж­де в по­слу­ша­ни­ях мо­на­стыр­ских и на­учить­ся тер­пе­нию и сми­ре­нию в об­ще­стве мно­гих бра­тий. «А без се­го, – го­во­рил он, – не толь­ко непо­лез­но, но и весь­ма опас­но и вред­но на­чи­нать без­мол­вие. Хо­тя ма­лое вре­мя ис­ку­си се­бя, ча­до Бо­жие, в об­ще­жи­тии, то­гда при­ди ко мне. Я и сам от юно­сти мо­ей, по­свя­тив се­бя на слу­же­ние Бо­гу, сна­ча­ла мно­го лет про­вел в мо­на­сты­рях в раз­ных по­слу­ша­ни­ях, по­том, хо­тя и жил в уеди­не­нии, но в по­слу­ша­нии при от­це Адри­ане, и толь­ко уже по­сле все­го это­го Гос­подь да­ро­вал мне столь мно­го­же­лан­ное без­мол­вие». При сем он от­кро­вен­но рас­ска­зал ему, сколь­ко в пу­стын­ном оди­но­че­стве тер­пит он страш­ных ис­ку­ше­ний и меч­та­ний бе­сов­ских, сколь­ко тру­дов и скор­бей как те­лес­ных, так и ду­шев­ных, при­чем ино­гда бы­ва­ет тос­ка и уны­ние, и стра­хи, а ино­гда уте­ше­ние и за­ступ­ле­ние от Гос­по­да. «И по­то­му не долж­но всту­пать в сии по­дви­ги пу­стын­но­жи­тель­ства, – про­дол­жал ста­рец, – не про­шед­ши преж­де пу­ти по­слу­ша­ния в об­ще­жи­тии». Отец Ва­си­лиск, утвер­див, на­ста­вив и уте­шив мла­до­го во­и­на Хри­сто­ва, от­пра­вил его в Ко­нев­скую оби­тель под управ­ле­ние от­ца Адри­а­на.
С ве­ли­кою ра­до­стью и оте­че­скою лю­бо­вью встре­тил отец Адри­ан лю­без­но­го ему юно­шу и вско­ре вчи­нил его в чис­ло бра­тии (в 1790 го­ду). Ви­дя его рев­ность и же­ла­ние нести ино­че­ские по­дви­ги, он поз­во­лил ему участ­во­вать во всех тяж­ких тру­дах бра­тии. За­ха­рия с го­ря­чим усер­ди­ем все­гда ста­рал­ся, чтобы ни в чем не от­ста­вать от бра­тии в тру­дах их, а по­то­му, ча­стью от непри­выч­ки, ча­стью от неуме­ния, при сво­ей юно­сти и неж­ном те­ло­сло­же­нии все­гда бо­лее всех был утом­лен. За­ме­тив сие, доб­рый пас­тырь по­ща­дил здо­ро­вье юно­ши, чтобы с мо­ло­до­сти не по­вре­дить оное, и дал ему толь­ко два по­слу­ша­ния, а имен­но: печь просфо­ры и ис­пол­нять по­но­мар­ское слу­же­ние в церк­ви.
Отец Адри­ан по­ру­чил од­но­му стар­цу учить За­ха­рию в по­но­мар­ском слу­же­нии; ста­рец тот был из про­сто­го зва­ния, из сель­ских кре­стьян, весь­ма прост обы­ча­ем; но, про­быв мно­го лет по­но­ма­рем, знал ис­прав­но сие де­ло и стал по­про­сту учить За­ха­рию, как про­сто­го маль­чи­ка. А ко­гда он в чем-ни­будь и непри­мет­но оши­бет­ся, то при всех в церк­ви об­ли­чал и по­прав­лял его. И вра­жьим на­ва­жде­ни­ем так воз­не­на­ви­дел его За­ха­рия, что да­же гля­деть на него рав­но­душ­но не мог, и не толь­ко его уче­ние и по­прав­ле­ние, но и каж­дое сло­во его бы­ло ему про­тив­но. Сам отец Зо­си­ма рас­ска­зы­вал об этом ис­ку­ше­нии: «Ви­жу я, что де­ло ху­до: по­ги­баю! И по­то­му уже не уте­ши­тель­ные, но горь­кие сле­зы на­чал про­ли­вать я пред Гос­по­дом, и ко­гда в ал­та­ре ис­прав­лял я долж­ность мою, то уже ка­за­лось мне, что я недо­сто­ин под­хо­дить к жерт­вен­ни­ку и пре­сто­лу, и тос­ко­вал о сем и мно­го про­ли­вал слез, зная, что нена­висть и зло­ба бо­лее все­го про­тив­ны Гос­по­ду и что ни­ка­кой мо­лит­вы, ни­ка­кой жерт­вы не при­ем­лет Он от враж­деб­но­го серд­ца, и нет Ему там оби­те­ли, где нет ми­ра и люб­ви. Ес­ли Гос­подь по­ве­лел лю­бить и вра­гов, то сколь ви­но­вен и мер­зок я пе­ред Ним, нена­ви­дя без­вин­но се­го доб­ро­го стар­ца! И с Бо­жи­ей по­мо­щью на­чал я ста­рать­ся дей­ство­вать во­пре­ки то­му, что вну­ша­ло мне серд­це. По­но­ма­рю обык­но­вен­но да­ют вся­кий день просфо­ру; и я вся­кий день сам, не ев­ши, от­да­вал оную се­му стар­цу с низ­ким по­кло­ном и с ви­дом усер­дия; но ка­ко­во мне бы­ло это де­лать! Точ­но я про­ти­ву рож­на прал. Он же, не ве­дая чувств мо­их, при­ни­мал у ме­ня с лю­бо­вью, гла­дя ме­ня по го­ло­ве обе­и­ми ру­ка­ми, го­во­ря: “Спа­си те­бя Гос­по­ди, ча­до доб­рое”. Ино­гда же об­ни­мал ме­ня; а мне все это бы­ло тяж­ко и непри­ят­но. Но Гос­подь, ви­дя скорбь мою и ста­ра­ние, не за­мед­лил Сво­ею мне по­мо­щью и не толь­ко ото­гнал от серд­ца мо­е­го бе­са нена­ви­сти, но и со­вер­шен­но пе­ре­ме­нил чув­ства мои. И недол­го был я в этом ис­ку­ше­нии, но по­сле так по­лю­бил пре­про­сто­го и доб­ро­го то­го стар­ца, что спо­до­бил ме­ня Бог по­слу­жить ему в бо­лез­ни. И умер он на ру­ках мо­их».
С ис­крен­ним чи­сто­сер­де­чи­ем и не ща­дя се­бя, от­кры­вал свои по­мыс­лы от­цу Адри­а­ну мо­ло­дой инок. Ско­ро его по­стриг­ли в чин ино­че­ский с име­нем Зо­си­ма. Отец Адри­ан, сде­лав­шись на­чаль­ни­ком Ко­нев­ской оби­те­ли, не из­ме­нил ни в чем об­ра­за жиз­ни: та­кую же но­сил ху­дую одеж­ду и обувь, как и в пу­сты­ни, и не толь­ко в мо­на­сты­ре сво­ем, но и в Пе­тер­бур­ге. Несмот­ря на ста­рость и сла­бость свою, отец Адри­ан при по­се­ще­нии сто­ли­цы по­чти все­гда хо­дил пеш­ком, а уче­ник его Зо­си­ма но­сил за ним его сум­ку, в ко­то­рой бы­ли его кни­ги и неко­то­рые необ­хо­ди­мые ве­щи, так­же по­жерт­во­ва­ния на оби­тель; сум­ка бы­ла ста­рая и с за­пла­та­ми из раз­ных лос­ку­тьев. И эту-то сум­ку, хо­дя сза­ди за бед­но оде­тым стар­цем, но­сил бла­го­вид­ный мо­ло­дой инок вы­со­ко­го зва­ния и вос­пи­та­ния, быв­ший офи­цер, имев­ший в Пе­тер­бур­ге мно­го зна­ко­мых и со­слу­жив­цев: лег­ко се­бе пред­ста­вить, что, ча­сто встре­ча­ясь с ни­ми, он сты­дил­ся, крас­нел и сму­щал­ся. В серд­це Зо­си­мы ро­дил­ся ро­пот и неудо­воль­ствие на от­ца Адри­а­на.
Бо­го­бо­яз­нен­ный Зо­си­ма лишь толь­ко при­ме­тил, что по­беж­да­ет­ся оны­ми, как немед­лен­но со сми­ре­ни­ем и сле­за­ми ки­нул­ся в но­ги от­цу сво­е­му Адри­а­ну и ска­зал:
– Про­сти ме­ня, от­че. Недо­сто­ин я на­зы­вать те­бя от­цом мо­им, недо­сто­ин и хо­дить за то­бою. Ты до­стиг бес­стра­стия, а я, об­ла­да­ем стра­стью са­мо­лю­бия и тще­сла­вия, сты­жусь ру­би­ща тво­е­го, сты­жусь но­сить за то­бою ста­рую сум­ку твою, осо­бен­но же ес­ли встре­чаю ко­го из мо­их преж­них зна­ко­мых, то не ви­жу и пу­ти пред со­бою. И от са­мо­лю­би­вой стра­сти мо­ей рож­да­ет­ся во мне еще гор­шая страсть него­до­ва­ния на те­бя, и в по­мыс­лах мо­их я осуж­даю те­бя, по­ла­гая, что это де­ла­ешь ты для по­ка­за­ния сво­ей свя­то­сти, роп­щу на те­бя, за­чем во­дишь ме­ня за со­бою, как буд­то хва­стая, что име­ешь ме­ня уче­ни­ком сво­им. О, от­че мой! Ес­ли бы ты знал, как му­чи­тель­ны мне эти по­мыс­лы, как тяж­ко мне от­кры­вать их те­бе! Ибо дру­гой по­мы­сел оста­нав­ли­вал ме­ня и го­во­рил мне, что ты за это ли­шишь ме­ня люб­ви и ми­ло­сти оте­че­ской, что от­па­дет от ме­ня серд­це твое, и ты от­верг­нешь ме­ня. Но я осу­дил се­бя, что я се­го до­сто­ин, и по­то­му ре­шил­ся от­крыть те­бе всю ду­шу мою.
При сих сло­вах Зо­си­ма опять с горь­ки­ми сле­за­ми ки­нул­ся к но­гам от­ца Адри­а­на, го­во­ря:
– Не смею, от­че, да­же про­сить про­ще­ния у те­бя!
– Дер­зай, о ча­до мое доб­рое, – пре­рвал его отец Адри­ан, под­ни­мая его. –Дер­зай и не сму­щай­ся! Это не твои по­мыс­лы, а вра­жьи; твоя же чи­сто­сер­деч­ная пре­до мною от­кро­вен­ность и вни­ма­ние к се­бе де­ла­ют те­бя еще до­ро­же, еще лю­без­нее мо­е­му серд­цу.
По­сле это­го слу­чая Зо­си­ма всею ду­шою, со всею рев­но­стью ста­рал­ся под­ра­жать от­цу Адри­а­ну и сам воз­лю­бил ни­ще­ту и про­сто­ту от все­го серд­ца.
В это вре­мя в Ко­нев­ской оби­те­ли был иеро­мо­нах Силь­вестр, муж весь­ма бла­го­го­вей­ный, ко­то­рый жил уеди­нен­но, пре­бы­вая в мол­ча­нии и упраж­ня­ясь в чте­нии Свя­щен­но­го Пи­са­ния. К нему, по бла­го­сло­ве­нию на­чаль­ни­ка сво­е­го, стал хо­дить отец Зо­си­ма для ду­хов­ной и по­лез­ной бе­се­ды. Отец Силь­вестр, ви­дя мо­ло­до­го ино­ка, го­ря­ще­го ду­хом ко всем по­дви­гам и к по­бе­де над стра­стя­ми, рас­крыл пред ним уче­ние о вни­ма­тель­ной сер­деч­ной мо­лит­ве, ко­ей сам был де­ла­тель: объ­яс­няя ему, что име­нем Иису­со­вым и свя­щен­ным оным трез­ве­ни­ем внут­рен­ней мо­лит­вы луч­ше вся­ких ору­дий мож­но по­бе­дить все при­ра­же­ния вра­жии и удер­жать по­мыс­лы от па­ре­ний. Отец Зо­си­ма с усер­ди­ем, по бла­го­сло­ве­нию от­ца Адри­а­на, за­нял­ся как ис­пол­не­ни­ем сей свя­щен­ной мо­лит­вы, так и чте­ни­ем книг оте­че­ских, в ко­их бо­лее на­хо­дит­ся объ­яс­не­ний об ум­ной сей мо­лит­ве, а имен­но: Доб­ро­то­лю­бие, пи­са­ния пре­по­доб­ных Ни­ла Сор­ско­го, Иса­а­ка Си­ри­на и про­чих свя­тых пу­стын­но­жи­те­лей. И то­гда-то еще бо­лее по­чув­ство­вал он вле­че­ние к пу­стын­но­му уеди­не­нию, ибо оное свя­щен­ное упраж­не­ние непре­мен­но тре­бу­ет ти­хо­го без­мол­вия и ду­хов­но­го на­став­ни­ка, ко­то­рый бы про­ве­рял каж­дое дви­же­ние ума и серд­ца; а без это­го мож­но лег­ко впасть в пре­лесть. Но при всем том ни доб­рый пас­тырь и на­став­ник отец Адри­ан, ни ста­рец Силь­вестр не мог­ли за­ме­нить в серд­це Зо­си­мы воз­люб­лен­но­го ему Ва­си­лис­ка. И так, про­жив в Ко­нев­ском мо­на­сты­ре по­чти три го­да и прой­дя по­слу­ша­ния, и ис­пы­тав ис­ку­ше­ния, отец Зо­си­ма неот­ступ­но и со сле­за­ми стал про­сить от­ца Адри­а­на от­пу­стить его в пу­сты­ню к от­цу Ва­си­лис­ку. Отец Адри­ан ска­зал ему: «По­тер­пи немно­го, я хо­чу про­сить­ся у мит­ро­по­ли­та за сбо­ром в Смо­лен­скую гу­бер­нию, то­гда и те­бя возь­му с со­бою, и по­се­тим там от­ца Ва­си­лис­ка и про­чих пу­стын­но­жи­те­лей; я на­де­юсь уго­во­рить его ехать с на­ми на Ко­не­вец».
Через неко­то­рое вре­мя отец Адри­ан ис­пол­нил свое обе­ща­ние. Он с Зо­си­мою по­се­тил всех пу­стын­ни­ков в тех ме­стах. Все бы­ли весь­ма ра­ды сим бо­го­лю­би­вым по­се­ти­те­лям, но бо­лее всех об­ра­до­вал­ся отец Ва­си­лиск. По­сле пер­вых ра­дост­ных ми­нут и по­сле мно­гих ду­хов­ных и вза­им­но от­кро­вен­ных бе­сед отец Адри­ан на­чал убеж­дать от­ца Ва­си­лис­ка пе­ре­се­лить­ся на Ко­не­вец. Вско­ре отец Адри­ан со все­ми спут­ни­ка­ми бла­го­по­луч­но при­был в Ко­нев­ский мо­на­стырь. Доб­ро­душ­ный отец Адри­ан в трех вер­стах от мо­на­сты­ря на уеди­нен­ном пу­стом ме­сте вы­стро­ил две кел­лии, неда­ле­ко од­на от дру­гой, и с мо­лит­вою и бла­го­сло­ве­ни­ем от­пу­стил их на без­мол­вие, по­ру­чив Зо­си­му стар­цу Ва­си­лис­ку. В люб­ви свя­той они на­ча­ли про­хо­дить жизнь от­шель­ни­че­скую. Отец Силь­вестр, так­же с бла­го­сло­ве­ния от­ца Адри­а­на, в ско­ром вре­ме­ни при­со­еди­нил­ся на без­мол­вие к Ва­си­лис­ку и Зо­си­ме, по­стро­ив се­бе тре­тью кел­лию немно­го да­лее от их кел­лий. Три го­да отец Зо­си­ма бес­пре­стан­но но­сил скрыт­но от всех, кро­ме Ва­си­лис­ка и Адри­а­на, по на­го­му те­лу острую вла­ся­ни­цу, гру­бо со­ткан­ную из грив и хво­стов ло­ша­ди­ных, от ко­то­рых боль­ные и глу­бо­кие ра­ны не за­жи­ва­ли на те­ле его. Бде­ни­ем, все­нощ­ны­ми труд­ны­ми ра­бо­та­ми он неми­ло­сти­во из­ну­рял юную плоть свою, го­ря ду­хом к бес­стра­стию бес­плот­ных Ан­ге­лов. Обет же свой так стро­го хра­нил, что не толь­ко на без­мол­вии сво­ем, или в оби­те­ли, или в церк­ви, но и в Пе­тер­бур­ге не смот­рел на жен­щин и не при­бли­жал­ся к ним, и да­же не под­хо­дил к той лав­ке, где про­да­ва­ла жен­щи­на. «Как толь­ко уви­жу, – вспо­ми­нал отец Зо­си­ма, – что мелькнет жен­ское пла­тье, то так опу­щу или ско­шу гла­за мои, что не толь­ко не ви­жу ли­ца ее, но и свет станет те­мен у ме­ня в гла­зах. По про­ше­ствии вось­ми лет уди­вил Гос­подь ми­ло­стью Сво­ею на­до мною и с тех пор по­ми­ло­вал ме­ня, и на всю жизнь мою из­ба­вил ме­ня от всех страст­ных ощу­ще­ний и вся­ких нечи­стых по­мыс­лов».
Не из­лиш­ним бу­дет рас­ска­зать и о те­лес­ных упраж­не­ни­ях, и о по­ряд­ке жиз­ни их во вре­мя пре­бы­ва­ния на Ко­нев­це: пять дней неис­ход­но про­во­ди­ли они в сво­ем уеди­нен­ном без­мол­вии, а в суб­бо­ту по­сле ве­чер­них сво­их пра­вил при­хо­ди­ли в оби­тель ко все­нощ­ной; в вос­кре­се­нье по­сле ли­тур­гии обе­да­ли вме­сте с бра­ти­ей за об­щей тра­пе­зой и, по­лу­чив от на­чаль­ни­ка на пять дней все нуж­ное им для пи­щи и ра­бо­ты, так­же и кни­ги для чте­ния, опять к ве­че­ру в вос­кре­се­нье воз­вра­ща­лись в свое уеди­не­ние, где очень мно­го тру­ди­лись для оби­те­ли.
Отец Зо­си­ма на­учил­ся пи­сать устав­ным пись­мом, так­же хо­ро­шо вы­ре­зал де­ре­вян­ные чаш­ки, лож­ки и про­чее, а отец Ва­си­лиск де­лал гли­ня­ную по­су­ду, горш­ки; еще пле­ли они кор­зи­ны, лап­ти, лу­кош­ки из бе­ре­зо­вой ко­ры; в со­би­ра­нии же ягод и гри­бов то­ми­ли се­бя до уста­ло­сти и, со­би­рая оных мно­же­ство, все – и ру­ко­де­лие свое, и пло­ды – в суб­бо­ту при­но­си­ли в оби­тель. Отец Зо­си­ма имел боль­шую склон­ность чи­тать ду­хов­ные кни­ги, а чтобы иметь боль­ше воз­мож­но­сти поль­зо­вать­ся сим чте­ни­ем, он вы­учил­ся в Пе­тер­бур­ге ис­кус­но и кра­си­во пе­ре­пле­тать кни­ги, дабы и по­сто­рон­ние охот­но от­да­ва­ли ему свои кни­ги, при­чем вме­сто вся­кой пла­ты он ста­вил од­но усло­вие: чтобы неспеш­но тре­бо­ва­ли от­дел­ки, ибо он обык­но­вен­но преж­де сам про­чи­ты­вал кни­гу и вы­пи­сы­вал из нее, что ему нра­ви­лось, а по­том уже пе­ре­пле­тал и воз­вра­щал то­му, от ко­го ее по­лу­чал. Свет­ских же ни­ка­ких книг не брал пе­ре­пле­тать. Отец же Ва­си­лиск, не весь­ма ис­кус­ный в чте­нии, пре­да­вал­ся бо­лее мо­лит­ве сер­деч­ной.
При­шел от­цу Зо­си­ме по­мы­сел, и он, со­гла­ша­ясь с ним, го­во­рит от­цу Ва­си­лис­ку: «За­чем мы так мно­го за­ни­ма­ем­ся ру­ко­де­ли­ем, а наи­па­че со­би­ра­ни­ем ягод? Ес­ли Бог дал нам жизнь от­шель­ни­че­скую, то мы и долж­ны мо­ле­ни­ем, чте­ни­ем и бо­го­мыс­ли­ем за­ни­мать­ся. Бра­тия и без на­ше­го ру­ко­де­лия до­воль­ны всем, и кро­ме нас есть в оби­те­ли бра­тия, ко­то­рые со­би­ра­ют и при­но­сят на тра­пе­зу до­воль­но гри­бов и ягод». Но сми­рен­ный Ва­си­лиск от­ве­чал ему: «Весь­ма мно­го и то для нас, что мы по люб­ви к нам от­ца и бра­тий не в мол­ве, но в ти­шине жи­вем и все нуж­ное да­ет­ся нам го­то­вое от мо­на­сты­ря; по­се­му и нам на­доб­но хо­тя ма­ло­стью за­слу­жить у них по­треб­ное для нас. К то­му же мои мо­лит­вы не так Бо­гу угод­ны, как оте­че­ские за ме­ня и брат­ские, и ко­гда я что при­не­су им на тра­пе­зу и по­ку­ша­ют они от мо­их тру­дов и по­мо­лят­ся за ме­ня Бо­гу, то ве­рю, что ра­ди их мо­литв Гос­подь бо­лее ме­ня по­ми­лу­ет».
Итак, ста­рец Ва­си­лиск вся­кий день хо­дил со­би­рать яго­ды и гри­бы и в суб­бо­ту от­но­сил в мо­на­стырь, за что вся бра­тия очень бла­го­да­ри­ла его, а отец Зо­си­ма не толь­ко мыс­лен­но осуж­дал его, что без­молв­ник так су­е­тит­ся, но дер­зал ино­гда и в ли­цо уко­рять, буд­то он не без­молв­ству­ет. Ста­рец же усерд­но уве­щал его, го­во­ря: «Мож­но с по­мо­щью Бо­жи­ей, и яго­ды со­би­рая, иметь па­мять мо­лит­вен­ную и бо­го­мыс­лие. Не с на­ро­дом, но так­же в по­ле или в ле­су, как и в кел­лии, – один с Бо­гом; а по со­би­ра­нии ягод мож­но сесть от­дох­нуть и за­нять­ся на­ро­чи­то упраж­не­ни­ем в мо­лит­ве». И мно­го уве­ще­вал его, да не вы­со­ко мнит о сво­ем пре­успе­я­нии и на­де­ет­ся не на се­бя, но бо­лее на мо­лит­вы от­ца и бра­тии. «Но я, ока­ян­ный, – го­во­рил о се­бе отец Зо­си­ма, – бо­лее ве­рил сво­е­му мне­нию, неже­ли здра­во­му суж­де­нию от­ца мо­е­го, и не стал хо­дить с ним за яго­да­ми, но, оста­ва­ясь один в кел­лии, на­чал еще бо­лее по­стить­ся и про­дол­жи­тель­нее мо­лить­ся и упраж­нять­ся в чте­нии. Что же по­сле­до­ва­ло за та­кое мое несо­гла­сие с от­цом и со­про­тив­ле­ние ему? Со­вер­шен­ное охла­жде­ние к мо­лит­ве и ко все­му бо­го­угод­но­му, рас­строй­ство в мыс­лях, до­са­да, осуж­де­ние и как бы от­чуж­де­ние от стар­ца, том­ле­ние и тя­го­та в со­ве­сти; на­по­сле­док, ви­дя се­бя в та­ком по­ло­же­нии, на­чал я при­хо­дить в от­ча­я­ние. И ес­ли бы, Бо­жи­ею ми­ло­стию, не по­знал мо­е­го за­блуж­де­ния – в со­вер­шен­ную бы при­шел пре­лесть. То­гда на­чал я ока­явать се­бя с при­зна­ни­ем, сколь ги­бель­но, жи­вя в по­ви­но­ве­нии у стар­ца, не по­сле­до­вать его рас­суж­де­нию. И ко­гда ста­рец взо­шел ко мне, со сле­за­ми рас­ка­я­нья при­пал я к но­гам его, про­ся про­ще­ния. То­гда ста­рец весь­ма об­ра­до­вал­ся и об­нял ме­ня, как отец за­блуд­ше­го сы­на, и с лю­бо­вью про­стил ме­ня; и со сло­вом про­ще­ния его все те со­про­тив­ные чув­ства, то­мив­шие ме­ня, ис­чез­ли, и то­гда же я во­счув­ство­вал са­мо­го се­бя в преж­нем обыч­ном мо­ем на­стро­е­нии, то есть мир­ным, ра­дост­ным, ис­пол­нен­ным люб­ви и по­кор­ным стар­цу».
Ко­нев­ские пу­стын­ни­ки сде­ла­лись слав­ны, и ост­ров стал на­пол­нять­ся по­се­ти­те­ля­ми. Од­на­ко не толь­ко не уте­ша­ла их та­кая сла­ва че­ло­ве­че­ская, но бы­ла им тя­же­ла, они непре­мен­но ре­ши­лись уда­лить­ся и при­сту­пи­ли с убе­ди­тель­ным про­ше­ни­ем к от­цу Адри­а­ну, чтобы он от­пу­стил их на Афон­скую Го­ру или в мол­дав­ские пу­стын­ные пре­де­лы. Но отец Адри­ан ни­как не со­гла­шал­ся, про­ся, чтобы не остав­ля­ли они его, до­ко­ле пре­бы­ва­ет он в на­сто­я­тель­ской долж­но­сти. По про­ше­ствии же неко­то­ро­го вре­ме­ни отец Адри­ан дей­стви­тель­но ис­про­сил се­бе уволь­не­ние от на­чаль­ства, и, при­няв на се­бя ве­ли­кий об­раз схи­мы, в ко­ем на­име­но­ван Алек­си­ем, пе­ре­се­лил­ся на по­кой в Моск­ву, в Си­мо­нов мо­на­стырь. Отъ­ез­жая же с Ко­нев­ца, он дал бла­го­сло­ве­ние Ва­си­лис­ку и Зо­си­ме уда­лить­ся во внут­рен­нюю пу­сты­ню, ку­да Гос­подь упра­вит путь их, рас­ска­зав им, од­на­ко же, что в об­ла­стях Си­би­ри есть мно­го ди­ких необи­та­е­мых пу­стынь, не по­же­ла­ют ли они пой­ти ту­да. Он бла­го­сло­вил их ис­про­сить уволь­не­ние у мит­ро­по­ли­та Санкт-Пе­тер­бург­ско­го Гав­ри­и­ла, сам пред­ва­рив вла­ды­ку об их рас­по­ло­же­нии ду­хов­ном и на­ме­ре­нии.
По­сле его уда­ле­ния бра­тия при­сту­пи­ла к от­цу Зо­си­ме, про­ся его со сле­за­ми и с усер­ди­ем, чтобы он со­гла­сил­ся за­сту­пить ме­сто от­ца Адри­а­на и при­нять свя­щен­ство и на­чаль­ство над ни­ми; и уже хо­те­ли по­слать неко­то­рых бра­тий к мит­ро­по­ли­ту про­сить его, чтобы он на­зна­чил к ним на­чаль­ни­ком Зо­си­му. Мно­го сто­и­ло тру­дов и слез, и про­ше­ний от­цам Ва­си­лис­ку и Зо­си­ме, чтобы осво­бо­дить­ся от се­го из­бра­ния; и то­гда бра­тия, ува­жив их без­мол­вие, хо­тя со скор­бью и с со­жа­ле­ни­ем, не при­нуж­да­ла их бо­лее.
Уви­дев воз­мож­ность ис­пол­нить свое все­гдаш­нее силь­ное же­ла­ние уда­лить­ся на глу­бо­чай­шее без­мол­вие, Ва­си­лиск и Зо­си­ма об­ра­ти­лись с про­ше­ни­ем об уволь­не­нии с Ко­нев­ца, где про­жи­ли де­сять лет, к мит­ро­по­ли­ту Гав­ри­и­лу, ко­то­рый, зная их рев­ность о бла­го­уго­жде­нии Бо­гу и пре­ду­пре­жден­ный от от­ца Адри­а­на о люб­ви и стрем­ле­нии их к без­мол­вию, уво­лил их.
Пер­вой це­лью их стрем­ле­ния бы­ла Свя­тая Го­ра Афон, и три ра­за они бы­ли уже на гра­ни­це оте­че­ства, но каж­дый раз непре­одо­ли­мые пре­пят­ствия за­став­ля­ли их воз­вра­щать­ся: то вой­на с тур­ка­ми, то ка­ран­ти­ны по при­чине быв­шей то­гда за­раз­ной бо­лез­ни, то по­ве­ле­ние выс­ше­го на­чаль­ства ни­ко­го не про­пус­кать за гра­ни­цу. Доб­рые бла­го­де­те­ли снаб­жа­ли их день­га­ми на эти пу­те­ше­ствия, но, воз­вра­ща­ясь, они от­да­ва­ли каж­дый раз день­ги сво­им бла­го­тво­ри­те­лям, ко­то­рые, удив­ля­ясь их бес­ко­ры­стию, тем бо­лее лю­би­ли и ува­жа­ли их. Од­на­ко стар­цы ре­ши­лись сде­лать еще по­след­нюю по­пыт­ку: по­да­ли про­ше­ние им­пе­ра­то­ру Пав­лу I и, по­лу­чив от­каз, уве­ри­лись, что не бла­го­во­лит Бог к их на­ме­ре­нию по­се­лить­ся на Свя­той Го­ре Афон. То­гда они ре­ши­лись на дру­гое.
Они про­си­ли неко­то­рых куп­цов-мо­ре­пла­ва­те­лей за­вез­ти их на ка­кой-ни­будь необи­та­е­мый ост­ров и там оста­вить, но те от­вра­ща­ли их от это­го, го­во­ря: «Мо­жет быть, ка­кие-ни­будь вар­ва­ры при­ста­нут ко­раб­лем к ост­ро­ву ва­ше­му и, най­дя вас, возь­мут в плен, то­гда вме­сто пу­стын­но­го без­мол­вия всю жизнь свою бу­де­те неволь­ни­ка­ми у невер­ных». Пом­ня же со­вет ду­хов­но­го от­ца сво­е­го Адри­а­на, они об­ра­ти­лись мыс­лию в пре­де­лы си­бир­ские. Стран­ство­ва­ние свое они на­ча­ли от Ма­ло­рос­сии. В Ки­е­ве оте­че­ски при­нял их мит­ро­по­лит и успо­ко­ил в Лав­ре, где про­жи­ли они два ме­ся­ца; от­ту­да от­пра­ви­лись в Крым, об­хо­ди­ли там го­ры и де­бри, но не на­шли се­бе по ду­ху при­ю­та по при­чине мно­гих ино­зем­цев и раз­но­вер­цев, там жи­ву­щих. И при­знав на­ко­нец, что ни­где, кро­ме Си­би­ри, не бла­го­во­лит Бог им жить, по­ко­ри­лись свя­той во­ле Его.
Еха­ли бла­го­по­луч­но до са­мо­го То­боль­ска, где прео­свя­щен­ный Вар­ла­ам ми­ло­сти­во при­нял их и бла­го­сло­вил про­жить им в Иоан­нов­ском мо­на­сты­ре сколь­ко по­же­ла­ют. Прео­свя­щен­ный бла­го­сло­вил их жить в его епар­хии, где они са­ми из­бе­рут се­бе ме­сто, а гу­бер­на­тор дал от се­бя би­лет для сво­бод­но­го про­пус­ка во всей То­боль­ской гу­бер­нии. С та­ким на­пут­стви­ем объ­ез­жа­ли и об­хо­ди­ли они раз­ные пу­стын­ные ме­ста. Зи­ма за­стиг­ла их в Куз­нец­ком окру­ге. Же­лая про­ве­сти оную уеди­нен­но, они уда­ли­лись от де­рев­ни за со­рок верст и сде­ла­ли зем­лян­ку в ле­су, а один бла­го­че­сти­вый кре­стья­нин обе­щал в про­дол­же­ние зи­мы до­став­лять им пи­щу, а вес­ной вы­ве­сти их от­ту­да.
С од­ним упо­ва­ни­ем на Про­мы­сел Бо­жий оста­лись они жить в боль­шом, ди­ком и неиз­вест­ном им ле­су, в мрач­ной зем­лян­ке. Си­бир­ские мо­ро­зы про­би­ра­лись и сквозь эту зем­лян­ку, вет­ры и ме­те­ли бу­ше­ва­ли во­круг нее, но огонь люб­ви Бо­жи­ей пре­одоле­вал сту­жу.
Пе­ре­зи­мо­вав с ве­ли­ки­ми ли­ше­ни­я­ми, они, чтобы не уме­реть от го­ло­да, вы­нуж­де­ны бы­ли вер­нуть­ся в Куз­нецк. Мно­го­труд­ная до­ро­га вы­ве­ла их к ре­ке, ко­то­рую неми­ну­е­мо им на­доб­но бы­ло пе­рей­ти. Они уви­де­ли, что раз­лив­ша­я­ся во­да бы­ла на­равне с бе­ре­га­ми, но в преды­ду­щую ночь от быв­ше­го силь­но­го мо­ро­за ка­за­лась креп­ко за­мерз­шею. Отец Ва­си­лиск по­шел впе­ред, и так как он был лег­че (мал ро­стом и сух те­лом), к то­му же без вся­кой но­ши, то пе­ре­шел бла­го­по­луч­но. Отец же Зо­си­ма, пе­рей­дя по­чти всю ре­ку, вдруг про­ва­лил­ся и по­гру­зил­ся по са­мую грудь; то­гда он уже со­вер­шен­но от­ча­ял­ся быть в жи­вых, ибо но­ги бы­ли при­вя­за­ны к лы­жам, а лы­жи в ре­ке, во льду и сне­гу увяз­ли, до­стать же их ру­кой и вы­пу­тать но­ги во­да и лед не до­пус­ка­ли, так что невоз­мож­но бы­ло и по­мыс­лить, ка­ким об­ра­зом вый­ти на бе­рег. То­гда они в силь­ной скор­би от все­го серд­ца и еди­но­глас­но возо­пи­ли: «Те­перь Те­бе, Вла­ды­чи­це Пре­свя­тая Бо­го­ро­ди­це, по­мо­гать!» И Ва­си­лиск по­дал ему ру­ку, а Зо­си­ма ска­зал: «Мо­жет быть, тво­ей ру­кой Ма­терь Бо­жия по­ми­лу­ет ме­ня, ес­ли же нет, я пу­щу твою ру­ку, не вта­щу те­бя, но умру один здесь». И – о чу­до Бо­жи­ей Ма­те­ри! Отец Зо­си­ма вы­шел на бе­рег неожи­дан­но лег­ко и ско­ро, и непо­нят­но как вдруг осво­бо­ди­лись из лыж но­ги, при­вя­зан­ные рем­ня­ми. Через несколь­ко дней, вко­нец обес­силев, вы­шли они к се­ле­нию.
Око­ло двух ме­ся­цев бы­ли они в столь силь­ном рас­слаб­ле­нии, что не мог­ли упо­треб­лять обык­но­вен­ной пи­щи, но толь­ко са­мую лег­кую, и то весь­ма ма­ло. Они про­жи­ли в Куз­нец­ке око­ло трех ме­ся­цев, по­ка со­вер­шен­но не опра­ви­лись и не укре­пи­лись. Уви­дев все­об­щее усер­дие жи­те­лей и удоб­ность уеди­нен­ных мест в ле­сах куз­нец­ких, ре­ши­лись по­се­лить­ся на­все­гда в той стране. Усерд­ная мо­лит­ва ука­за­ла им ме­сто за про­ли­ва­ми, име­ну­е­мы­ми Три­ку­рье, от это­го ме­ста в пя­ти­де­ся­ти вер­стах на­хо­дит­ся го­род Куз­нецк, а по до­ро­ге к го­ро­ду в трид­ца­ти вер­стах – де­рев­ня Си­до­ров­ка. Кро­ме этих двух се­ле­ний, не бы­ло жи­лья че­ло­ве­че­ско­го на рас­сто­я­нии от двух­сот до пя­ти­сот верст. Здесь в 1799 го­ду с Бо­жи­ей по­мо­щью вы­стро­и­ли они две кел­лии неда­ле­ко од­на от дру­гой. Оста­ва­ясь нераз­луч­ны­ми ду­шою, серд­цем и умом, Ва­си­лиск и Зо­си­ма раз­лу­чи­лись кел­ли­я­ми ра­ди боль­ше­го без­мол­вия.
Им жаль бы­ло и ча­су вре­ме­ни от­нять от за­ня­тий ду­хов­ных на при­го­тов­ле­ние тра­пезы, а по­то­му и при­ду­ма­ли они в глу­бо­кую осень с неде­лю или бо­лее по­за­бо­тить­ся о том, чтобы всю зи­му про­ве­сти в со­вер­шен­ном без­мол­вии и ти­шине: убрав все пло­ды и ово­щи неболь­шо­го ого­ро­да, брюк­ву, свек­лу и про­чее от­ва­рив, а ка­пу­сту оста­вив сы­рой, так­же на­пек­ши тра­вя­но­го хле­ба на всю зи­му, ибо они во все вре­мя пу­стын­но­го жи­тия не вку­ша­ли хле­ба из од­ной чи­стой му­ки, но все­гда сме­ши­ва­ли ее с тра­вою, и на­ва­рив ка­кой-ни­будь по­хлеб­ки, все это за­мо­ро­зив, они по­став­ля­ли на хо­лод, чтобы всю зи­му не го­то­вить ку­ша­нья, чтобы и то­гда, ко­гда то­пят­ся их пе­чи, им или сто­ять на мо­лит­ве, или си­деть во вни­ма­нии ум­но­го сер­деч­но­го де­ла­ния, или за­ни­мать­ся чте­ни­ем. Ко­гда же к трем ча­сам по­по­лу­дни окан­чи­ва­ли мо­лит­вен­ные пра­ви­ла и ду­хов­ные за­ня­тия, то­гда, от­ру­бив то­по­ром мерз­ло­го хле­ба и мерз­лой пи­щи, ко­гда ка­кой при­дет­ся, и разо­гре­вая в пе­чи, тра­пе­зо­ва­ли.
По­сле тра­пезы они за­ни­ма­лись ру­ко­де­ли­ем до позд­не­го ве­че­ра; по­сле же пра­вил ве­чер­них сно­ва са­ди­лись на мо­лит­ву сер­деч­ную и ино­гда в этом ум­ном вни­ма­нии при­ни­ма­ли ма­ло сна, но опять бу­ди­ли друг дру­га на по­лу­нощ­ную мо­лит­ву; а ино­гда и до по­лу­но­чи не пре­кло­ня­лись на ло­же свое, ко­то­рое со­сто­я­ло из од­ной де­ре­вян­ной ска­мей­ки с де­ре­вян­ною ко­ло­доч­кою вме­сто по­душ­ки. Хо­тя они жи­ли в раз­ных кел­ли­ях, но и мо­лит­ва, и тра­пе­за, и тру­ды, и ру­ко­де­лие, и скуд­ное пу­стын­ное до­сто­я­ние их – все бы­ло нераз­дель­ным у них, и ес­ли ино­гда из люб­ви к глу­бо­ко­му без­мол­вию по несколь­ко дней и не схо­ди­лись они, то, сту­ча па­лоч­кою, да­ва­ли знать друг дру­гу о вре­ме­ни мо­лит­вы и о тра­пе­зе; и дру­гой та­ким же сту­ком от­ве­чал, что он жив и здо­ров, слы­шит и со­еди­ня­ет­ся с ним мо­лит­вою или тра­пе­зой. Да­же и но­чью та­ким об­ра­зом они бу­ди­ли друг дру­га. И в раз­ных кел­ли­ях, и в раз­ных те­лах их ду­ши со­став­ля­ли как бы од­ну ду­шу и жи­ли од­ною жиз­нью.
Один раз в год во вре­мя Успен­ско­го по­ста они хо­ди­ли дня на три или на че­ты­ре в го­род Куз­нецк для Ис­по­ве­ди и при­ча­ще­ния Свя­тых Та­ин Хри­сто­вых. А в про­чее вре­мя три ра­за в год при­ез­жал к ним в лес свя­щен­ник со Свя­ты­ми Да­ра­ми. И доб­рые хри­сто­люб­цы из­ред­ка по­се­ща­ли пу­стын­ни­ков, де­нег же по­движ­ни­ки ре­ши­тель­но не бра­ли ни от ко­го ни ко­пей­ки и, при­ни­мая толь­ко са­мое про­стое и скуд­ное по­да­я­ние, необ­хо­ди­мое для про­пи­та­ния и оде­я­ния, они ста­ра­лись воз­да­вать и за оное сво­им ру­ко­де­ли­ем.
Но от­ца Зо­си­му ожи­да­ло еще од­но ду­хов­ное ис­пы­та­ние. Враг на­ше­го спа­се­ния на­пал на него мыс­лен­ной бра­нью, бес­пре­стан­но на­шеп­ты­вая: «Иисус не Сын Бо­жий». Во­ин Хри­стов Зо­си­ма креп­ко со­про­тив­лял­ся, ни на ми­ну­ту не сла­га­ясь с по­мыс­ла­ми, не при­ем­ля их ду­шою, нена­ви­дя их серд­цем, од­на­ко все ра­до­сти и уте­ше­ния ду­хов­ные скры­лись, как скры­ва­ет­ся солн­це за об­ла­ка; но, ис­кус­ный уже в бра­нях ду­хов­ных, он не от­ча­и­вал­ся, не сму­щал­ся, при­звав на по­мощь от­ца сво­е­го и дру­га Ва­си­лис­ка; они оба усерд­но мо­ли­лись про­тив это­го ис­ку­ше­ния, а отец Зо­си­ма при­со­еди­нил к се­му при­леж­ное чте­ние свя­тых учи­те­лей цер­ков­ных: свя­ти­те­лей Ва­си­лия Ве­ли­ко­го, Гри­го­рия Бо­го­сло­ва, Иоан­на Зла­то­уста и дру­гих. Око­ло го­да ви­се­ла над ним эта чер­ная ту­ча. Но по­сле ис­ку­ше­ния это­го вос­си­я­ло ему Солн­це прав­ды, Хри­стос Бог наш. Опять ми­ло­серд­ный Иисус воз­вра­тил­ся в ду­шу и серд­це, спо­кой­но и ра­дост­но по­тек­ла жизнь их пу­стын­ная.
Отец Зо­си­ма го­во­рил, что в этом тяж­ком ис­ку­ше­нии бо­лее все­го по­мог­ли ему бе­се­ды Зла­то­уста на че­тыр­на­дцать По­сла­ний свя­то­го апо­сто­ла Пав­ла, и с то­го вре­ме­ни он осо­бен­ное возы­мел усер­дие и лю­бовь к свя­ти­те­лю Иоан­ну Зла­то­усту и ча­сто так про­сто­душ­но вы­ра­жал­ся: «Ба­тюш­ка мой Зла­то­уст свя­тый ис­це­лил ме­ня в ис­ку­ше­нии», вос­хи­щал­ся все­гда его со­чи­не­ни­я­ми и де­лал из них мно­го вы­пи­сок.
Про­жив вдво­ем до­воль­ное вре­мя ти­хо, спо­кой­но, без­молв­но и уте­ши­тель­но, они по убе­ди­тель­ной прось­бе при­ня­ли од­но­го ме­ща­ни­на-ста­ри­ка к се­бе в пу­стынь, та­ко­го, ко­то­рый еже­днев­но до бес­чув­ствия пьян­ство­вал, но обе­щал, жи­вя при них, ни­ко­гда да­же не при­ка­сать­ся к ви­ну. Ви­дя его твер­дое же­ла­ние ис­пра­вить­ся и спа­стись и раз­мыш­ляя, что ес­ли ему от­ка­зать, то он умрет от пьян­ства, они, чтобы Гос­подь не взыс­кал от них ду­шу его, со­гла­си­лись при­нять его, с тем, од­на­ко ж, чтобы он не пре­пят­ство­вал их без­мол­вию, по­стро­ил бы се­бе осо­бую кел­лию непо­да­ле­ку от них; и Гос­подь Бог за мо­лит­вы стар­цев так укре­пил его, что он во все вре­мя жиз­ни сво­ей близ от­цов в пу­сты­ни до кон­чи­ны ни­ко­гда не вку­сил ви­на.
По­том вско­ре и дру­го­го при­ня­ли они ста­ри­ка куп­ца, ко­то­ро­му со­ве­сти­лись от­ка­зать, зная его бо­го­угод­ную жизнь еще в ми­ру; и сей, по­стро­ив се­бе кел­лию близ стар­цев, еще бо­лее пре­успел в по­движ­ни­че­ской и доб­ро­де­тель­ной жиз­ни сво­ей, под­ра­жая им в воз­дер­жа­нии, ибо, го­вея и го­то­вясь к Свя­тым Тай­нам, он ино­гда по три дня, а ино­гда и по пя­ти не при­ни­мал ни пи­щи, ни пи­тия, был сми­рен, по­слуш­лив и бла­го­нра­вен, и стар­цы уте­ша­лись обо­и­ми спо­движ­ни­ка­ми сво­и­ми, но огор­ча­лись толь­ко тем, что по вступ­ле­нии к ним сих ра­бов Бо­жи­их без­мол­вие их ста­ло го­раз­до ча­ще на­ру­шать­ся по­се­ще­ни­я­ми род­ных и зна­ко­мых этих ста­рич­ков. Отец Ва­си­лиск дру­га сво­е­го бла­го­сло­вил на вы­со­чай­шее жи­тие глу­бо­ко­го без­мол­вия и уеди­не­ния, от­дель­но, вда­ле­ке от всех, но по го­ря­чей люб­ви вза­им­ной они не мог­ли рас­ста­вать­ся на­дол­го, а усло­ви­лись, чтобы в боль­шие празд­ни­ки отец Зо­си­ма при­хо­дил к стар­цу и бра­тии на все­нощ­ное пе­ние и на об­щую тра­пе­зу; ино­гда же, несмот­ря на ста­рость и сла­бость свою, и отец Ва­си­лиск по­се­щал дру­га сво­е­го в даль­ней его пу­сты­ни.
Отец Зо­си­ма ис­пы­тал еще од­но тяж­кое ис­ку­ше­ние в глу­бо­ком уеди­не­нии сво­ем от бе­сов­ских страш­ных меч­та­ний и при­ви­де­ний, ко­то­ры­ми враг хо­тел, на­ве­дя на него ужас, вы­гнать его из без­молв­ной уда­лен­ной пу­сты­ни. Три го­да по­движ­ник Хри­стов бо­рол­ся во сне и на­яву с вра­га­ми, не да­вав­ши­ми ему по­коя: и на мо­лит­ве яв­ля­лись они ему ужас­ны­ми стра­ши­ли­ща­ми, и, ко­гда са­дил­ся он обе­дать, окру­жа­ли стол его в мерз­ких, без­об­раз­ных ви­дах, вы­дер­ги­ва­ли лож­ку из ру­ки его, и ка­за­лось, буд­то едят его пи­щу, и раз­ные про­из­во­ди­ли виз­ги, гро­хо­ты и шум. Но он не толь­ко не уда­лил­ся из уеди­не­ния, но да­же не из­ме­нял на­зна­чен­но­го вре­ме­ни хож­де­ния сво­е­го к стар­цу, и тот не уча­щал по­се­ще­ний, но при обыч­ных сви­да­ни­ях укреп­лял его в тер­пе­нии, рас­ска­зы­вая, как сам де­сять лет в Брян­ских ле­сах был то­мим си­ми ис­ку­ше­ни­я­ми, как да­же би­ли его эти злоб­ные вра­ги, а в от­сут­ствие он по­мо­гал ему сво­и­ми мо­лит­ва­ми.
При на­ча­ле сих ис­ку­ше­ний отец Зо­си­ма чув­ство­вал стра­хо­ва­ние и тос­ку, но бес­пре­стан­ною ум­ною Иису­со­вою мо­лит­вою про­ти­во­бор­ство­вал им. Впо­след­ствии же так Гос­подь укре­пил его, что он не чув­ство­вал ни­ка­ко­го стра­ха и смот­рел на них, как на мух, кои ни­чем не мо­гут по­вре­дить, а толь­ко на­до­еда­ют; впро­чем, ино­гда ду­ша чув­ство­ва­ла ка­кое-то уны­ние и грусть от­то­го толь­ко, что тяж­ко ду­ше близ­кое при­сут­ствие сих злых ду­хов. Но в кон­це тре­тье­го го­да ми­ло­серд­ный Гос­подь со­вер­шен­но из­ба­вил его от се­го ис­ку­ше­ния.
По про­ше­ствии се­го ис­ку­ше­ния Гос­подь ис­пол­нил ду­шу его та­ки­ми небес­ны­ми уте­ше­ни­я­ми, та­ки­ми бо­же­ствен­ны­ми ра­дост­но­твор­ны­ми по­се­ще­ни­я­ми, что он на­чал бо­ять­ся, чтобы не прий­ти в за­бве­ние сво­их гре­хов и недо­сто­ин­ства. О чуд­ное сми­ре­ние! Ви­дя се­бя в ди­кой пу­сты­ни, как в раю Бо­жи­ем, и услаж­да­ясь по­се­ще­ни­я­ми Бо­жи­и­ми, мо­лил­ся о вку­ше­нии адских му­че­ний: «Гос­по­ди! Дай мне по­знать му­че­ние греш­ни­ков, чтобы мне от ве­ли­ких Тво­их ми­ло­стей ко мне недо­стой­ней­ше­му ни­ко­гда не за­быть­ся, что я ве­ли­кий греш­ник; по­ка­жи мне, Гос­по­ди, ка­ко­во бу­дет сие му­че­ние, чтобы, бо­ясь его все­гда, ста­рал­ся я Тво­ею по­мо­щью бла­го­уго­ждать Те­бе». «Недол­го спу­стя по­сле та­ко­вой мо­лит­вы, в один день, – рас­ска­зы­вал впо­след­ствии отец Зо­си­ма, – вдруг я по­чув­ство­вал неизъ­яс­ни­мое стра­да­ние во всем су­ще­стве мо­ем, в ду­шев­ном, те­лес­ном и ду­хов­ном: это­го ужас­но­го стра­да­ния невоз­мож­но вы­ра­зить ни­ка­ки­ми сло­ва­ми: ду­ша из­ве­сти­лась, что это адское му­че­ние греш­ни­ков. Я не ви­дал ни­че­го и не слы­хал, но толь­ко все во мне стра­да­ло и то­ми­лось непо­сти­жи­мо: ду­ша, серд­це, все те­ло, каж­дый, ка­жет­ся, во­лос на го­ло­ве стра­дал; том­ле­ние ду­ха, мрак, тос­ка... по­ло­же­ние ужас­ней­шее! – та­кое, что ес­ли бы оно про­дли­лось еще несколь­ко ми­нут, то или ду­ша вы­шла бы из те­ла, или при­шел бы я в неистов­ство ума. Все ска­зан­ное мною сла­бо в срав­не­нии с тем стра­да­ни­ем: оно ужас­но и неизъ­яс­ни­мо! И я в тре­пе­те упал на мо­лит­ву пред Гос­по­дом, но про­из­не­сти ни­че­го не мог, как толь­ко с креп­ким воп­лем воз­звал: Гос­по­ди, по­ми­луй! И Он по­ми­ло­вал; и вдруг все ми­но­ва­ло, и сле­зы уми­ле­ния и бла­го­да­ре­ния са­ми со­бою по­ли­лись обиль­но».
Во всю жизнь свою отец Зо­си­ма с глу­бо­ким сми­ре­ни­ем и сер­деч­ным уми­ле­ни­ем ча­сто вспо­ми­нал эти страш­ные ми­ну­ты.
Око­ло два­дца­ти лет про­жи­ли отец Зо­си­ма и отец Ва­си­лиск в си­бир­ской пу­сты­ни по­чти неис­ход­но, по про­ше­ствии ко­то­рых од­на­жды в 1818 го­ду в быт­ность от­ца Зо­си­мы в го­ро­де Куз­нец­ке по­зна­ко­ми­лась с ним вдо­ва, ли­шив­ша­я­ся в то вре­мя и му­жа, и двух ма­ло­лет­них сы­но­вей, и, остав­шись од­на, без­от­рад­ная, при­бег­ла со сле­за­ми к со­стра­да­тель­но­му от­цу пу­стын­но­му, про­ся у него на­став­ле­ния и уте­ше­ния. Он по­со­ве­то­вал ей по­свя­тить се­бя на слу­же­ние Бо­гу, Ко­то­рый си­лен укре­пить и уте­шить ее и Один мо­жет вос­пол­нить сер­деч­ные ее ли­ше­ния.
Доб­ро­душ­ная вдо­ва с ве­рою при­ня­ла со­вет стар­ца и немед­лен­но ре­ши­лась по­сле­до­вать ему, с тем толь­ко, чтобы отец Зо­си­ма ру­ко­вод­ство­вал и на­став­лял ее на труд­ном пу­ти мо­на­ше­ском. Отец Зо­си­ма со­об­щил об этом стар­цу Ва­си­лис­ку и про­сил его со­ве­та. Отец Ва­си­лиск об­ра­до­вал­ся и ска­зал: «Сла­ва Бо­гу, что на­хо­дят­ся ду­ши, же­ла­ю­щие слу­жить Ему Еди­но­му», – и бла­го­сло­вил от­цу Зо­си­ме иметь по­пе­че­ние о ду­ше ее и на­став­лять ее по пра­ви­лам жиз­ни мо­на­ше­ской. Но так как неудоб­но бы­ло по даль­но­сти рас­сто­я­ния от пу­сты­ни до го­ро­да и тя­же­ло по внут­рен­не­му без­молв­но­му устро­е­нию ду­ха от­ца Зо­си­мы по­се­щать ее в го­ро­де, то оба стар­ца и ре­ши­ли, чтобы вдо­ва Ани­сья Ко­ню­хо­ва пе­ре­се­ли­лась жить в са­мую бли­жай­шую де­рев­ню, на­хо­дя­щу­ю­ся от пу­сты­ни в трид­ца­ти вер­стах.
Она усерд­но при­ня­ла их пред­ло­же­ние и немед­лен­но пе­ре­се­ли­лась, и отец Зо­си­ма на­чал по­се­щать ее, пре­по­да­вая ей пра­ви­ла мо­на­ше­ской жиз­ни и на­зи­дая спа­си­тель­ны­ми со­ве­та­ми. Недол­го по­жи­ла она од­на уеди­нен­но. Отец Зо­си­ма воз­на­ме­рил­ся по­стро­ить ей уеди­нен­ную кел­лию близ де­рев­ни и по это­му слу­чаю, по­се­тив ее, от­пра­вил­ся в го­род, где был при­гла­шен в дом со­вет­ни­ка Ва­си­лье­ва, с ко­то­рым ста­рец был уже дав­но зна­ком. Со­вет­ник встре­тил его с ве­ли­ким усер­ди­ем и от­крыл ему непре­одо­ли­мое же­ла­ние сво­ей до­че­ри На­та­лии по­свя­тить се­бя мо­на­ше­ской жиз­ни и что она ни в ка­кой мо­на­стырь не идет, но же­ла­ет ид­ти в ту же де­рев­ню под ру­ко­вод­ство от­ца Зо­си­мы. Со­вет­ник со сле­за­ми го­во­рил, что сна­ча­ла он и же­на его вся­че­ски от­кло­ня­ли дочь от се­го на­ме­ре­ния, но, ви­дя ее силь­ное же­ла­ние, убо­я­лись про­ти­вить­ся во­ле Бо­жи­ей и по­то­му про­сят его при­нять ее под свое по­кро­ви­тель­ство.
Отец Зо­си­ма от­ка­зы­вал­ся и неудоб­но­стью ме­ста, и сво­ею неспо­соб­но­стью, и пу­стын­ным от­да­ле­ни­ем. Со­вет­ник же убеж­дал его быть от­цом его до­че­ри, ко­то­рая и са­ма, с ма­те­рью во­шед­ши к ним, убе­ди­тель­но со сле­за­ми ста­ла умо­лять стар­ца при­нять ее. В то вре­мя вид ее по­ка­зал­ся стар­цу весь­ма страш­ным и непри­ят­ным; но через несколь­ко ми­нут сде­лал­ся обык­но­вен­ным. Сми­рен­ный отец Зо­си­ма не при­нял это за от­кро­ве­ние (как впо­след­ствии ока­за­лось, она вос­ста­ла на него враж­дою и бы­ла при­чи­ною мно­гих его скор­бей, но за­тем об­ра­ти­лась и рас­ка­я­лась), но по сми­ре­нию по­ду­мал, что враг, за­ви­ду­ю­щий спа­се­нию ду­ши ее, сде­лал та­кую меч­ту, чтобы на­ве­сти на него со­мне­ние и не до­пу­стить его при­нять ее. Впро­чем, сколь­ко ста­рец ста­рал­ся от­го­во­рить­ся, столь­ко де­ви­ца Ва­си­лье­ва уси­ли­ва­ла свои про­ше­ния.
Отец Зо­си­ма, не дав ре­ши­тель­но­го от­ве­та, уехал от них в де­рев­ню. Он знал, что хо­тя отец ее был че­ло­век чест­ный и доб­ро­го серд­ца, но мать ее бы­ла жен­щи­на строп­ти­во­го ха­рак­те­ра, а дочь, хо­тя и очень ум­ная, но из­ба­ло­ван­ная, из­не­жен­ная и са­мо­нрав­ная, и по­то­му, опа­са­ясь воз­му­ще­ния сво­е­му спо­кой­ствию и ти­хо­му без­мол­вию, же­лал от нее от­ка­зать­ся. Но на дру­гое утро, ко­гда отец Зо­си­ма со все­ми по­се­ля­на­ми той де­рев­ни и с ра­бот­ни­ка­ми хо­дил осмат­ри­вать ме­сто, где стро­ить кел­лию, вдруг неожи­дан­но са­ма со­вет­ни­ца с до­че­рью при­е­ха­ли к нему в де­рев­ню. Опять по­вто­ри­лись убе­ди­тель­ные про­ше­ния с их сто­ро­ны и сми­рен­ные от­ка­зы со сто­ро­ны стар­ца; но, ви­дя их неот­ступ­ность, он не знал что де­лать, и в недо­уме­нии, как по­сту­пить, ре­шил­ся сде­лать ис­пы­та­ние, раз­мыш­ляя, что ес­ли угод­но Бо­гу, то де­ви­ца Ва­си­лье­ва ока­жет сми­ре­ние и по­слу­ша­ние. Воз­ле де­рев­ни, где на­шли его с на­ро­дом, бы­ла лу­жа, ис­пол­нен­ная вся­кой нечи­сто­ты. Отец Зо­си­ма ска­зал де­ви­це: «Умой­ся из этой лу­жи». Она, несмот­ря ни на пред­сто­я­щее мно­же­ство на­ро­да, ни на то, что бы­ла хо­ро­шо оде­та, вдруг ки­ну­лась к лу­же, чтобы ру­ка­ми умыть­ся из нее, ста­рец ед­ва успел оста­но­вить ее.
По­сле это­го он от­пра­вил­ся к стар­цу Ва­си­лис­ку и, со­об­щив все ему, про­сил его со­ве­та и бла­го­сло­ве­ния. Отец Ва­си­лиск ска­зал ему: «Вид­но, Про­мысл Бо­жий что-ни­будь устро­я­ет; не от­вер­гай ее; еже­ли и скор­би ка­кие бу­дут от нее, то и на это есть во­ля Бо­жья. А мо­жет быть, ее при­ме­ром и мно­гие ду­ши уне­ве­стят се­бя Бо­гу». Уте­шен­ный и утвер­жден­ный сло­ва­ми от­ца и дру­га сво­е­го, отец Зо­си­ма уже бес­пре­ко­слов­но на­чал при­ни­мать же­ла­ю­щих; ибо вско­ре по­сле Ва­си­лье­вой всту­пи­ла к ним ку­пе­че­ская дочь, си­ро­та де­ви­ца Ев­до­кия. Уже не од­ну кел­лию, но ма­лень­кий кор­пус по­стро­ил ста­рец. В ко­рот­кое вре­мя при­со­еди­ни­лись к ним еще несколь­ко де­виц. Все бы­ли с лю­бо­вью о Гос­по­де пре­да­ны и по­кор­ны от­цу Зо­си­ме. В 1820 го­ду скон­чал­ся со­вет­ник Ва­си­льев, и вдо­ва его, Ана­ста­сия Ни­ко­ла­ев­на, так­же бы­ла при­ня­та в сест­ри­че­ство.
Од­на­ко по про­ше­ствии ма­ло­го вре­ме­ни Ва­си­лье­вы, мать и дочь, на­ва­жде­ни­ем вра­жьим вос­ста­ли враж­дою на от­ца сво­е­го Зо­си­му из за­ви­сти лю­бо­на­ча­лия и воз­му­ти­ли бы­ло не толь­ко неко­то­рых из се­стер, но да­же и граж­дан и по­се­лян сво­и­ми на него кле­ве­та­ми. Враг си­лил­ся раз­ру­шить бо­го­угод­ное де­ло, но тер­пе­ние и незло­бие, лю­бовь и мо­лит­ва свя­тых стар­цев по­бе­ди­ли доб­ро­не­на­вист­ни­ка. Ва­си­лье­вы с рас­ка­я­ни­ем воз­вра­ти­лись, а стар­цы еще бо­лее усу­гу­би­ли свое о них по­пе­че­ние. Отец Ва­си­лиск со­ве­то­вал и бла­го­сло­вил от­цу Зо­си­ме про­во­дить у со­брав­ших­ся се­стер и по несколь­ко дней, чтобы за­бо­тить­ся об их необ­хо­ди­мых нуж­дах и как мож­но бо­лее ста­рать­ся утвер­дить меж­ду ни­ми по­ря­док об­ще­жи­тия и пра­ви­ла мо­лит­вен­ные, и весь об­раз жиз­ни мо­на­ше­ский.
Од­на­жды нуж­но бы­ло от­цу Зо­си­ме ехать от се­стер к стар­цу в пу­сты­ню и от него немед­лен­но воз­вра­тить­ся опять к ним. Вре­мя бы­ло хо­тя и зим­нее, но по­го­да бы­ла теп­лая; при воз­вра­ще­нии же его от стар­ца к сест­рам по­го­да опять сде­ла­лась хо­лод­ная, и в преды­ду­щую ночь был силь­ный мо­роз и во­да в про­ли­ве за­мерз­ла: неми­ну­е­мо на­до бы­ло пе­ре­ез­жать его. Сми­рен­ный отец Зо­си­ма, при­звав в по­мощь мо­лит­вы сво­е­го стар­ца и се­стер, со­шел с во­за, чтобы бы­ло лег­че, и по­шел по­за­ди его. Вдруг про­ва­ли­лась ло­шадь, воз всплыл на во­ду, а отец Зо­си­ма весь по­гру­зил­ся в во­ду, ед­ва успев схва­тить­ся обе­и­ми ру­ка­ми за воз, и не знал, что де­лать. Воз­вра­тить­ся на­зад бы­ло невоз­мож­но: кру­гом был из­ло­ман­ный лед, к то­му же он бо­ял­ся вы­пу­стить из рук воз, не на­де­ясь до­стать но­га­ми дна, ибо знал глу­би­ну про­ли­ва. Ло­шадь вся до го­ло­вы по­гру­зи­лась в во­ду, и да­лее ид­ти или плыть ей бы­ло нель­зя, ибо пред нею был нераз­ло­ман­ный лед.
Но и при ви­де та­кой смерт­ной бе­ды отец Зо­си­ма не от­ча­ял­ся, а уте­шал­ся тем, что Бо­га ра­ди при­нял на се­бя слу­же­ние сест­рам и что бла­го­сло­ве­ние и мо­лит­ва стар­ца и се­стер по­мо­гут ему; и в на­деж­де на ми­ло­сер­дие Бо­жие, на­хо­дясь в во­де и дер­жась за воз, ожи­дал, ка­кой бу­дет ко­нец, а ни­че­го нель­зя бы­ло ожи­дать, кро­ме смер­ти, в чем он так­же сми­рен­но по­ко­рял­ся во­ле Бо­жи­ей. Как вдруг, сверх ча­я­ния, ло­шадь са­ма со­бою, не тер­пя бо­лее сво­е­го по­гру­же­ния в во­ду, под­ня­лась на ды­бы и силь­но бро­си­лась на лед пе­ред со­бою и сво­им па­де­ни­ем раз­ла­мы­ва­ла пе­ред со­бою лед, хо­тя и са­ма вся по­гру­жа­лась в во­ду и об лед силь­но би­лась. И так от од­но­го бе­ре­га до дру­го­го весь про­лив про­ло­ма­ла и вы­шла на бе­рег. И отец Зо­си­ма, не вы­пус­кая во­за из рук, вы­шел на бе­рег и всем серд­цем при­нес бла­го­да­ре­ние Бо­гу, из­ба­вив­ше­му его от по­топ­ле­ния и смер­ти. Про­дрог­шая ло­шадь ско­ро по­бе­жа­ла, и отец Зо­си­ма, весь мок­рый и дро­жа­щий от хо­ло­да, грел­ся тем, что бе­жал за во­зом, но вско­ре все пла­тье на нем так за­мерз­ло и об­ле­де­не­ло, что сде­ла­лось как де­ре­вян­ное, и уже пеш­ком ид­ти бы­ло невоз­мож­но, и он сел на воз. Ми­ло­стью Бо­жи­ей невре­ди­мым при­е­хал он к сест­рам, ра­ду­ясь ду­хом и бла­го­да­ря Бо­га, что спо­до­бил его по­тер­петь сие ра­ди се­стер.
Через неко­то­рое вре­мя и стар­цы, и сест­ры уви­де­ли мно­го неудобств, чтобы устро­ить об­ще­жи­тие в этой де­ревне, ибо и цер­ковь бы­ла очень да­ле­ко, и зем­ля при­над­ле­жа­ла ка­зен­ным кре­стья­нам. И так по бла­го­сло­ве­нию от­ца Ва­си­лис­ка и по прось­бе всех се­стер отец Зо­си­ма от­пра­вил­ся ис­кать ка­ко­го-ни­будь дру­го­го удоб­но­го ме­ста для ос­но­ва­ния жен­ско­го об­ще­жи­тия.
Про­ез­жая го­род Ту­ринск, он за­ме­тил воз­ле него на уеди­нен­ном ме­сте цер­ковь с ка­ким-то ста­рым стро­е­ни­ем; рас­спра­ши­вая у граж­дан, узнал, что это был неко­гда муж­ской мо­на­стырь, ко­то­рый по­сле упразд­не­ния его в 1764 го­ду об­ра­щен в при­ход­скую цер­ковь. Он осмот­рел все, и ему по­лю­би­лось это ме­сто. Отец Зо­си­ма при­был в То­больск к прео­свя­щен­но­му Ам­вро­сию, ко­то­рый при­нял его очень ми­ло­сти­во, оте­че­ски; с удо­воль­стви­ем вы­слу­шал его сло­вес­ное про­ше­ние, чтобы воз­об­но­вить мо­на­стырь и об­ра­тить в жен­ский; с удив­ле­ни­ем и уте­ше­ни­ем слу­шал вла­ды­ка из­ве­стие о на­чи­на­ю­щем­ся об­ще­жи­тии се­стер под ру­ко­вод­ством от­ца Зо­си­мы, но со­ве­то­вал ему ехать са­мо­му в Пе­тер­бург и хло­по­тать в Свя­тей­шем Си­но­де. Отец Зо­си­ма и от­пра­вил­ся в Пе­тер­бург.
Из ду­хов­ных лиц мос­ков­ский свя­ти­тель Фила­рет^] бо­лее всех ока­зал свое бла­го­рас­по­ло­же­ние к пу­стын­но­му стар­цу. Бо­го­лю­би­вый и люб­ве­обиль­ный ар­хи­пас­тырь при­нял стар­ца под свое оте­че­ское по­кро­ви­тель­ство и не толь­ко по­мо­гал ему в его де­ле, но да­же по­прав­лял ему чер­но­вые про­ше­ния в Си­нод и со­дей­ство­вал ис­пол­не­нию се­го де­ла.
Свя­ти­тель Фила­рет Мос­ков­ский и кня­зья Го­ли­цын и Ме­щер­ский под­го­то­ви­ли пред­став­ле­ние го­су­да­рю им­пе­ра­то­ру Алек­сан­дру Пав­ло­ви­чу, ко­то­рый опре­де­лил: «Ту­рин­ский мо­на­стырь воз­об­но­вить и об­ра­тить в жен­ский». Отец Зо­си­ма, снаб­жен­ный от Свя­тей­ше­го Си­но­да над­ле­жа­щи­ми ак­та­ми на воз­об­нов­ле­ние и устро­е­ние Ту­рин­ско­го жен­ско­го мо­на­сты­ря, от­пра­вил­ся из Пе­тер­бур­га и бла­го­по­луч­но при­был в То­больск, явил­ся к прео­свя­щен­но­му Ам­вро­сию I, ко­то­рый, по­лу­чив указ из Си­но­да об учре­жде­нии Ту­рин­ско­го жен­ско­го мо­на­сты­ря, пред­пи­сал мест­но­му на­чаль­ству сдать за­кон­ным по­ряд­ком Ту­рин­ский мо­на­стырь стар­цу Зо­си­ме.
При­быв бла­го­по­луч­но в Ту­ринск в 1822 го­ду, отец Зо­си­ма всех се­стер по­ме­стил в кел­ли­ях, хо­тя и тес­ных, но до­воль­но удоб­ных на пер­вый слу­чай, а для стар­ца сво­е­го и для се­бя вы­стро­ил ма­лень­кую кел­лию в вось­ми вер­стах от мо­на­сты­ря, в уеди­нен­ном ме­сте, где отец Зо­си­ма жил вме­сте со сво­им стар­цем, но боль­шую часть вре­ме­ни на­хо­дил­ся в мо­на­сты­ре для его устро­е­ния внеш­не­го и внут­рен­не­го. Он на­пи­сал устав сест­рам, ос­но­ван­ный на об­ще­жи­тель­ных пра­ви­лах свя­ти­те­ля Ва­си­лия Ве­ли­ко­го, и имел по­пе­че­ние об их ду­шев­ном спа­се­нии и о нуж­дах их жи­тей­ских, и во­об­ще о бла­го­устрой­стве оби­те­ли.
Устро­ив се­стер ду­хов­ных в Ту­рин­ском мо­на­сты­ре и стар­ца сво­е­го неда­ле­ко от него, он уви­дел, что необ­хо­ди­мо ему ехать опять в Пе­тер­бург с тем, чтобы пред­ста­вить Свя­тей­ше­му Си­но­ду устав пра­вил, со­став­лен­ных им для об­ще­жи­тия се­стер в Ту­рин­ском мо­на­сты­ре; ис­про­сить воз­вра­ще­ния мо­на­сты­рю зем­ли и всех уго­дий, преж­де ему при­над­ле­жав­ших, и опре­де­ле­ния штат­ных слу­жи­те­лей, ибо мо­на­стырь утвер­жден за­штат­ным; сде­лать сбор в поль­зу но­во­устро­я­е­мой оби­те­ли, ко­то­рая тре­бо­ва­ла мно­гих из­дер­жек для вос­ста­нов­ле­ния. Ста­рец Ва­си­лиск бла­го­сло­вил ему по­бы­вать и на ро­дине.
В Свя­тей­шем Си­но­де он имел успех во всех сво­их про­ше­ни­ях. Неко­то­рые чле­ны Си­но­да, вве­ряя ему мо­на­стырь, пред­ла­га­ли и да­же убеж­да­ли его при­нять свя­щен­ство. Он всю ночь не мог уснуть ни на од­ну ми­ну­ту и на дру­гое утро от­пра­вил­ся в Си­нод, и со сми­ре­ни­ем и сле­за­ми укло­нил­ся от ру­ко­по­ло­же­ния, пред­став­ляя на вид свое недо­сто­ин­ство и стрем­ле­ние ду­ши сво­ей по устро­е­нии оби­те­ли опять вер­нуть­ся к пу­стын­но­му жи­тию.
Из Моск­вы отец Зо­си­ма пи­сал в Ту­ринск к сест­рам и от пол­но­ты уте­шен­но­го серд­ца из­ве­щал их, что Бог дал ему взять из ми­ра двух род­ных пле­мян­ниц, что он по­стриг уже их в Москве и ве­зет с со­бою в мо­на­стырь. То­боль­ская Ду­хов­ная кон­си­сто­рия по­лу­чи­ла указ из Си­но­да, что от­цу Зо­си­ме вве­рен Ту­рин­ский мо­на­стырь для вос­ста­нов­ле­ния, в непо­сред­ствен­ное за­ве­до­ва­ние и по­пе­че­ние; что ему предо­став­ле­но пра­во при­ни­мать спо­соб­ных и уда­лять неспо­соб­ных; что его вни­ма­нию по­ру­че­но из­бра­ние на­чаль­ниц из сре­ды се­стер Ту­рин­ско­го мо­на­сты­ря, а до вре­ме­ни, по­ка ока­жет­ся на это спо­соб­ная, пра­вить долж­ность на­чаль­ни­цы по оче­ре­ди стар­шим сест­рам, вы­бор ко­их и сме­на их за­ви­сит от усмот­ре­ния стар­ца-по­пе­чи­те­ля; что, на­ко­нец, мо­на­сты­рю воз­вра­ща­ют­ся все зем­ли и уго­дья и опре­де­ля­ют­ся три штат­ных слу­жи­те­ля.
Отец Зо­си­ма, ви­дя уве­ли­че­ние ста­да Хри­сто­ва, ибо за ко­рот­кое вре­мя уже бо­лее со­ро­ка се­стер со­став­ля­ли об­ще­жи­тие, неусып­но за­бо­тил­ся не толь­ко о по­строй­ке, но бо­лее все­го по­пе­че­ние при­ла­гал к устро­е­нию их жиз­ни ду­хов­ной.
Но та­кая жизнь дли­лась недол­го. Осе­нью 1823 го­да мать и дочь Ва­си­лье­вы, об­ви­нив стар­ца в са­мых неле­пых пре­ступ­ле­ни­ях, окле­ве­тав его пе­ред епар­хи­аль­ной вла­стью и го­ро­жа­на­ми, воз­бу­ди­ли сму­ту с це­лью стать во гла­ве управ­ле­ния мо­на­сты­рем.
Они об­хо­ди­лись со стар­цем с пре­зре­ни­ем, а всех се­стер ста­ра­лись лас­ка­ми при­влечь к се­бе: од­на­ко сест­ры в го­ре­сти и сле­зах еще бо­лее при­леп­ля­лись усер­ди­ем к сми­рен­но­му сво­е­му от­цу. Но этим не кон­чи­лось. Со­вет­ни­ца Ва­си­лье­ва на­ча­ла ча­сто ез­дить в го­род, за­ве­ла зна­ком­ство с гос­по­да­ми и куп­ца­ми; как она, так и дочь ее ста­ли при­ни­мать в кел­лию не толь­ко го­стей, но и за­ка­зы зла­тошве­ек и иметь соб­ствен­ность; де­ла­ли все­воз­мож­ные уко­риз­ны и оскорб­ле­ния стар­цу и при­вер­жен­ным к нему сест­рам, упо­треб­ля­ли все сред­ства, чтобы вре­дить и раз­ру­шать все его учре­жде­ния, чтобы мож­но бы­ло по­ка­зать их на­чаль­ству. Отец Зо­си­ма, тоскуя ду­шою о та­ком рас­строй­стве в оби­те­ли, на­чал ду­мать: «Вид­но, не угод­но Бо­гу это мое слу­же­ние: удоб­ная при­чи­на оста­вить мне все и уда­лить­ся в пу­стынь».
Пре­дан­ные ему сест­ры горь­ко пла­ка­ли и го­во­ри­ли ему, что они все­гда бу­дут при нем. То­гда отец Зо­си­ма на­пи­сал два про­ше­ния по­чти оди­на­ко­во­го со­дер­жа­ния: од­но к то­боль­ско­му прео­свя­щен­но­му, дру­гое в Си­нод. В том и дру­гом он про­сил уволь­не­ния от долж­но­сти по­пе­чи­те­ля и сво­бо­ды воз­вра­тить­ся в пу­стынь. Ес­ли же не со­из­во­лят на его уволь­не­ние, то про­сил уда­лить из оби­те­ли воз­му­ща­ю­щих спо­кой­ствие и пре­пят­ству­ю­щих за­ве­сти об­раз жиз­ни по об­ще­жи­тель­ным пра­ви­лам свя­ти­те­ля Ва­си­лия Ве­ли­ко­го. Не по­лу­чая дол­гое вре­мя ни­ка­ко­го от­ве­та на про­ше­ние, все как буд­то ста­ли при­вы­кать к на­сто­я­ще­му по­ло­же­нию дел. Но в один день неожи­дан­но в мо­на­стырь при­е­ха­ли член То­боль­ской Ду­хов­ной кон­си­сто­рии, про­то­и­е­рей из Тю­ме­ни и бла­го­чин­ный Ту­рин­ска. Они про­шли в цер­ковь и при­ка­за­ли стар­цу-по­пе­чи­те­лю и всем сест­рам без ис­клю­че­ния со­брать­ся в цер­ковь. Ко­гда они со­бра­лись, был про­чи­тан указ, в ко­ем ска­за­но, что Свя­тей­ший Си­нод пред­пи­сы­ва­ет То­боль­ско­му Прео­свя­щен­но­му рас­сле­до­вать де­ло Ту­рин­ско­го мо­на­сты­ря и пред­ста­вить в Си­нод. По это­му ука­зу на­зна­чен­ные вла­ды­кою и при­быв­шие в мо­на­стырь три ду­хов­ных ли­ца на­ча­ли про­из­во­дить след­ствие. Про­из­во­див­шие след­ствие пред­став­ля­ли прео­свя­щен­но­му со­бы­тия так, как хо­те­лось Ва­си­лье­вым, с ко­то­ры­ми они бы­ли в сго­во­ре. Ста­рец при­ка­зы­вал сест­рам как мож­но ми­ро­лю­би­вее об­хо­дить­ся с воз­му­ти­те­ля­ми спо­кой­ствия, не от­ка­зы­вать им ни в чем и все­гда твер­дил сест­рам: «Помни­те Хри­сто­ву за­по­ведь: лю­би­те вра­ги ва­ша». И не толь­ко сло­ва­ми, но и де­лом по­да­вал им со­бою в этом при­мер; и не по на­руж­но­сти од­ной ста­рал­ся на­блю­дать ти­ши­ну, но и в серд­це не имел на них него­до­ва­ния.
Ка­за­лось в это вре­мя, всё и все вос­ста­ли на него, кро­ме стар­ца Ва­си­лис­ка, пре­дан­ных се­стер и немно­гих по­сто­рон­них. Толь­ко ино­гда слы­ша­лись от него сло­ва: «Я знаю од­ну Ма­терь Бо­жию; ко­гда Ей угод­но, то Она от­кро­ет всю спра­вед­ли­вость, ес­ли же Ей угод­но, чтобы я тер­пел оскорб­ле­ния, то мне ли сметь со­про­тив­лять­ся судь­бам Бо­жи­им?» Ука­зом прео­свя­щен­но­го ста­рец был от­стра­нен от управ­ле­ния мо­на­сты­рем, а Ва­си­лье­ва-мать на­зна­ча­лась смот­ри­тель­ни­цей мо­на­сты­ря. Стар­цу за­пре­ще­но бы­ло под лю­бым пред­ло­гом по­се­щать оби­тель и иметь раз­го­во­ры с сест­ра­ми.
Дочь Ва­си­лье­вой, в мо­на­ше­стве по­лу­чив­шая имя Ра­хиль, вско­ре рас­ка­я­лась в со­де­ян­ном. Му­че­ния со­ве­сти ее тер­за­ли до то­го, что она слег­ла в по­стель. В это вре­мя и ар­хи­манд­рит, про­из­во­див­ший след­ствие, по­нял, что отец Зо­си­ма ни в чем не ви­но­ват. Он ви­дел во сне чуд­ное яв­ле­ние: по­чтен­ный ста­рец, незна­ко­мый ему, но ви­да бла­го­леп­но­го, пред­стал пе­ред ним и стро­гим и убе­ди­тель­ным го­ло­сом уве­ще­вал его в поль­зу го­ни­мо­го от­ца Зо­си­мы, го­во­ря ему: «Оправ­дай мо­е­го стар­ца – он непо­ви­нен!» По­тря­сен­ный до глу­би­ны ду­ши свя­щен­ным ви­дом и сло­ва­ми незна­ко­мо­го, но див­но­го стар­ца, ар­хи­манд­рит про­бу­дил­ся и ве­лел по­звать к се­бе бла­го­чин­но­го, ко­то­ро­му рас­ска­зал свой сон, при­ба­вив: «Мне ка­жет­ся, что это дол­жен быть ста­рец Ва­си­лиск, непре­мен­но же­лаю его ви­деть и сам по­еду в его пу­стынь­ку. Не хо­ти­те ли и вы ехать со мною?» Бла­го­чин­ный охот­но со­гла­сил­ся, при­знав­шись, что в сию ночь имел то же ви­де­ние. Уви­дев стар­ца Ва­си­лис­ка, он с бла­го­го­ве­ни­ем всту­пил в раз­го­вор со стар­цем, во вре­мя ко­е­го отец Ва­си­лиск весь­ма сми­рен­но и ма­ло го­во­рил и не ска­зал ни сло­ва в оправ­да­ние от­ца Зо­си­мы. Ар­хи­манд­рит, воз­вра­тясь от стар­ца, при­мет­но пе­ре­ме­нил свои мне­ния и дей­ствия. Мо­на­хи­ня Ра­хиль тем вре­ме­нем по­ка­я­лась пе­ред сест­ра­ми во всех сво­их пре­ступ­ле­ни­ях и со­жа­ле­ла о со­де­ян­ном.
Все об­сто­я­тель­ства рас­сле­до­ва­ния в ито­ге со­вер­шен­но оправ­да­ли от­ца Зо­си­му. Ар­хи­манд­рит, ка­за­лось, при­ни­мал уже его сто­ро­ну и стал всем го­во­рить в его оправ­да­ние; бла­го­чин­ный же непри­твор­но про­сил у стар­ца про­ще­ния и со­ве­стил­ся да­же смот­реть на него, а в го­ро­де все уже нели­це­мер­но со­жа­ле­ли о нем.
Прео­свя­щен­ный преж­ни­ми до­но­са­ми был силь­но предубеж­ден про­тив стар­ца. Узнав же прав­ду, он был очень рас­стро­ен, бо­лее по­то­му, что уже по­слал в Си­нод до­не­се­ние сле­до­ва­те­лей не в поль­зу стар­ца. Неко­то­рые сест­ры по ма­ло­ду­шию ста­ли роп­тать и го­во­рить: «За­чем же ар­хи­ерей Бо­жий неспра­вед­ли­во де­ла­ет?» Отец Зо­си­ма вос­пре­тил та­кое роп­та­ние, го­во­ря: «Я не Афа­на­сий Ве­ли­кий, не Зла­то­уст, но непо­треб­ный греш­ник; уди­ви­тель­но ли, что про­тив греш­но­го вос­ста­ли го­не­ния? Вас сму­ща­ют неспра­вед­ли­во­сти, коз­ни, кле­ве­ты, кои, вы зна­е­те, без­вин­но на ме­ня воз­ве­де­ны; но верь­те, что это по во­ле Бо­жи­ей: это со­кро­вен­ный Про­мысл Его, спа­си­тель­ный для нас».
Ар­хи­манд­рит по­лу­чил от вла­ды­ки част­ное пись­мо, ко­то­рое по­ка­зал стар­цу. Прео­свя­щен­ный пи­сал к нему: «Вну­ши­те от ме­ня от­цу Зо­си­ме, что го­раз­до луч­ше он сде­ла­ет, ес­ли на сие вре­мя уда­лит­ся из Ту­рин­ска». По­сле се­го ста­рец уже ре­шил­ся ехать в Тю­мень. За день до отъ­ез­да сво­е­го отец Зо­си­ма с пле­мян­ни­ца­ми ез­дил про­щать­ся к стар­цу Ва­си­лис­ку, и он бла­го­сло­вил их; при про­ща­нии отец Зо­си­ма за­ры­дал и пал ему в но­ги, а по­том стал пред ним на ко­ле­ни, го­во­ря: «Как ре­шит­ся де­ло мое, ку­да Бог упра­вит ме­ня? Я при­ду за то­бою, не по­ки­ну те­бя; ку­да сам, ту­да и те­бя возь­му с со­бою». А отец Ва­си­лиск от­ве­чал: «Хо­тя как бу­ду слаб, но по­ка жив, не от­ста­ну от те­бя». И так они рас­ста­лись. Но отец Зо­си­ма в раз­лу­ке со стар­цем тос­ко­вал о нем, точ­но пред­чув­ствуя, что рас­стал­ся с ним до веч­но­сти.
В то вре­мя, как ста­рец с пле­мян­ни­ца­ми го­то­ви­лись уже к отъ­ез­ду из Тю­ме­ни в То­больск, вдруг неожи­дан­но по­лу­чи­ли они пе­чаль­ное из­ве­стие о кон­чине стар­ца Ва­си­лис­ка. Это из­ве­стие по­ра­зи­ло от­ца Зо­си­му, но и здесь он по­ко­рил­ся судь­бам Бо­жи­им, ибо и в го­ре­сти сво­ей не пе­ре­ста­вал он бла­го­да­рить Бо­га.
Вме­сто по­езд­ки в То­больск отец Зо­си­ма со все­ми на­хо­дя­щи­ми­ся при нем сест­ра­ми немед­лен­но от­пра­вил­ся в Ту­ринск на по­гре­бе­ние стар­ца Ва­си­лис­ка. Тот был бо­лен од­ну толь­ко неде­лю и по при­чине зим­не­го хо­ло­да на­хо­дил­ся то­гда в мо­на­сты­ре, то есть в кел­лии от­ца Зо­си­мы. На­ка­нуне сво­ей смер­ти он ис­по­ве­дал­ся, при­ча­стил­ся Свя­тых Та­ин и со­бо­ро­вал­ся и за­ра­нее пред­ска­зал о сво­ем ис­хо­де.
Вско­ре по­сле се­го по­лу­чен был из Си­но­да указ, ко­то­рый опре­де­лил уво­лить от­ца Зо­си­му от долж­но­сти по­пе­чи­те­ля, а им­пе­ра­тор Алек­сандр Пав­ло­вич под­пи­сал: «...и уда­лить­ся ему из Ту­рин­ско­го мо­на­сты­ря». Од­на­ко Ду­хов­ная кон­си­сто­рия не от­пус­ка­ла его из То­боль­ска, по­ка не обя­за­ла под­пис­кою не за­ез­жать в Ту­ринск и не воз­му­щать се­стер.
Отец Зо­си­ма от­пра­вил­ся в Моск­ву и преж­де все­го явил­ся к мос­ков­ско­му свя­ти­те­лю Фила­ре­ту, неиз­мен­но­му сво­е­му по­кро­ви­те­лю. Бо­го­лю­би­вый и ми­ло­сер­дый ар­хи­пас­тырь при­нял его оте­че­ски и дал ему спо­кой­ное убе­жи­ще в Чу­до­ве мо­на­сты­ре. Здесь он по­лу­чил пись­мо от се­стер из Ка­за­ни и об­ра­до­вал­ся, что ни уве­ща­ния, ни угро­зы, ни скор­би, ни при­тес­не­ния, ко­то­рые они пе­ре­нес­ли в Ту­рин­ске, ни труд­но­сти даль­не­го пу­ти не из­ме­ни­ли их во­лю ехать к стар­цу в Моск­ву. Но силь­но огор­чал­ся тем, что не знал, где им те­перь жить. В этом огор­че­нии по­шел он из Чу­до­ва мо­на­сты­ря в Си­мо­нов, где ар­хи­манд­рит и все мо­на­хи лю­би­ли его; и во всю до­ро­гу от Чу­до­ва до Си­мо­но­ва мо­на­сты­ря он пла­кал и про­сил Ца­ри­цу Небес­ную не пре­зреть Сво­е­го ста­да. На­ча­лась ли­тур­гия. Вдруг по­сле Хе­ру­вим­ской пес­ни ар­хи­манд­рит Ге­ра­сим бе­жит к нему со сло­ва­ми: «Ста­рец Бо­жий, я на­шел сест­рам тво­им ме­сто, я вспом­нил, что у ме­ня есть зна­ко­мая гос­по­жа и у нее один дом пу­стой, по­едем к ней». Отец Зо­си­ма ни­че­го не мог бо­лее от­ве­чать, как толь­ко со сле­за­ми ска­зал: «Да на­гра­дит вас Гос­подь Бог». По­сле служ­бы от­пра­ви­лись они к гос­по­же Бах­ме­тье­вой.
Она, как толь­ко услы­ша­ла, что речь идет о де­ви­цах, очень об­ра­до­ва­лась; сми­рен­ный вид стар­ца, пе­чаль­но­го пу­стын­ни­ка, глу­бо­ко тро­нул ее серд­це, и она со сле­за­ми и ра­до­стью, не рас­суж­дая и не спра­ши­вая, со­гла­си­лась предо­ста­вить им свое име­ние.
Сест­ры при­бы­ли в Моск­ву в на­ча­ле фев­ра­ля 1826 го­да, и ста­рец вме­сте с ни­ми воз­да­вал бла­го­да­ре­ние Гос­по­ду, что по­сле столь­ких скор­бей и пре­пят­ствий Про­мысл Бо­жий со­еди­нил еди­но­мыш­лен­ные ду­ши.
Бо­го­лю­би­вая бла­го­де­тель­ни­ца при­ня­ла их как мать и успо­ко­и­ла их сна­ча­ла в сво­ем до­ме, а за­тем в под­мос­ков­ном сво­ем име­нии в Ве­рей­ском уез­де. Оте­че­ское рас­по­ло­же­ние мос­ков­ско­го вла­ды­ки к от­цу Зо­си­ме, его ми­ло­сти­вое по­кро­ви­тель­ство и ар­хи­пас­тыр­ское бла­го­сло­ве­ние на устро­е­ние оби­те­ли в его епар­хии, и сер­деч­ная ду­хов­ная пре­дан­ность стар­ца к се­му ве­ли­ко­му свя­ти­те­лю Хри­сто­ву, а так­же усерд­ные по­со­бия неко­то­рых бла­го­де­те­лей ре­ши­ли на­ме­ре­ние от­ца Зо­си­мы не уда­лять­ся от Моск­вы и не ис­кать бо­лее ни­где при­ю­та сест­рам сво­им. Сле­ду­ет за­ме­тить, что мно­гие свя­тые по­движ­ни­ки Рус­ской зем­ли в XIX ве­ке за­ни­ма­лись устро­е­ни­ем жен­ских оби­те­лей. Это и пре­по­доб­ный Се­ра­фим Са­ров­ский, совре­мен­ни­ком ко­то­ро­го был ста­рец Зо­си­ма, и позд­нее пре­по­доб­ный Ам­вро­сий Оп­тин­ский, и Вар­на­ва Геф­си­ман­ский. 
При устрой­стве оби­те­ли отец Зо­си­ма не упус­кал из ви­ду ду­хов­но за­бо­тить­ся об уче­ни­цах сво­их, но да­же бо­лее имел о том по­пе­че­ния. Утре­ни, ве­чер­ни, ке­лей­ные пра­ви­ла ис­пол­ня­лись неот­лож­но, а в зим­ние ве­че­ра чте­ние и спи­сы­ва­ние свя­тых ду­хов­ных книг и ру­ко­де­лие бы­ли их за­ня­ти­ем. Отец Зо­си­ма все­гда ста­рал­ся утвер­ждать в уче­ни­цах мол­ча­ние, лю­бовь к уеди­не­нию, про­сто­ту, сми­ре­ние, вза­им­ную лю­бовь и по­слу­ша­ние. «Не го­ни­тесь за од­ним по­стом, – го­во­рил ста­рец сест­рам. – Бог ни­где не ска­зал: “Аще пост­ни­цы, то Мои уче­ни­цы"; но "Аще лю­бовь има­те меж­ду со­бою”. И диа­вол ни­ко­гда не ест и не спит, но всё он диа­вол. Без люб­ви и сми­ре­ния, от од­но­го по­ста и бде­ния, из че­ло­ве­ка сде­ла­ешь­ся, по­жа­луй, бе­сом».
Все сест­ры с ве­рою и усер­ди­ем, как бы из уст Бо­жи­их, при­ни­ма­ли от него каж­дое сло­во и рев­ност­но ис­пол­ня­ли свои по­слу­ша­ния. По празд­ни­кам все хо­ди­ли в при­ход­скую цер­ковь для при­ча­ще­ния Свя­тых Та­ин. Имея ве­ли­кую ве­ру и лю­бовь к Ма­те­ри Бо­жи­ей, отец Зо­си­ма на­звал но­во­устро­ен­ную в 1826 го­ду оби­тель Оди­гит­ри­ев­ской («Оди­гит­рия» с гре­че­ско­го язы­ка пе­ре­во­дит­ся как «Пу­те­во­ди­тель­ни­ца» и «На­став­ни­ца»), по­то­му что был и сам уро­жен­цем Смо­лен­ской гу­бер­нии, где Смо­лен­ская чу­до­твор­ная ико­на «Оди­гит­рия» осо­бо по­чи­та­е­ма.
Три го­да отец Зо­си­ма неусып­но тру­дил­ся в устро­е­нии но­вой пу­стын­ной оби­те­ли. Ча­сто ез­дил в Моск­ву, сам хо­дил по бла­го­де­те­лям для ис­пра­ши­ва­ния по­мо­щи, сам все­гда по­ку­пал все нуж­ное для се­стер и для оби­те­ли. По­том же уви­дел, что некие куп­цы Ле­пеш­ки­ны при­ни­ма­ют са­мое го­ря­чее уча­стие в де­ви­чьей оби­те­ли, снаб­жая ее всем необ­хо­ди­мым, и то­гда ис­пол­нил свою меч­ту о без­мол­вии и вы­стро­ил се­бе кел­лий­ку в трех вер­стах от мо­на­сты­ря. Там отец Зо­си­ма пре­бы­вал по пять дней в неде­лю, а на суб­бо­ту и вос­кре­се­нье при­хо­дил к сест­рам. В это вре­мя по­се­ти­ли его два стар­ца-пу­стын­ни­ка из Ор­лов­ской гу­бер­нии, и он при­нял ке­лей­но ве­ли­кий об­раз схи­мы.
Но день ото дня он стал бо­лее и бо­лее осла­бе­вать здо­ро­вьем; од­на­ко сколь­ко мог, скры­вал это от се­стер, а им ска­зал, что име­ет же­ла­ние ид­ти пеш­ком в Со­ло­вец­кий мо­на­стырь, умо­ляя их не пре­пят­ство­вать ему и обе­щая через год к ним воз­вра­тить­ся.
Же­лал он уме­реть так, чтобы ни­кто не знал и гро­ба его, ибо от Бо­га был из­ве­щен о гря­ду­щей ско­ро кон­чине. Жизнь се­стер об­ле­ка­лась ча­сто в пе­чаль при ви­де то­го, как по­сте­пен­но из­не­мо­гал и осла­бе­вал здо­ро­вьем отец их, ибо как воск та­я­ла кре­пость его; и уже в бе­се­дах с ни­ми и в по­уче­ни­ях сво­их он бо­лее все­го го­во­рил со сле­за­ми о ча­се смерт­ном, о веч­но­сти.
Од­на­жды при­е­хал ста­рец Зо­си­ма один на те­леж­ке к сест­рам на се­но­кос на­ве­стить их, и од­на из них ска­за­ла: «От­че, я сло­жу на те­ле­гу се­но: све­зи его ло­ша­дям на ночь», – и он, как сми­рен­ный по­слуш­ник, хо­тел ис­пол­нить это, но толь­ко стал са­дить­ся на воз се­на, как ло­шадь вдруг дер­ну­ла, и он упал на­зад с во­за и так ушиб­ся, что ед­ва мог при­под­нять­ся. При всем том он не огор­чил­ся, не за­сто­нал, а еще уте­шал ис­пу­ган­ных се­стер. С то­го вре­ме­ни он на­чал чув­ство­вать силь­ную боль, точ­но как вся внут­рен­ность у него обо­рва­лась. Через неко­то­рое вре­мя он со­брал­ся съез­дить в Моск­ву. И хо­тя не зна­ли сест­ры при­чи­ны, за­чем он ехал, од­на­ко Ве­ра и Мар­га­ри­та (ино­ки­ни пле­мян­ни­цы стар­ца Зо­си­мы) не от­пу­сти­ли его од­но­го в та­кой сла­бо­сти, а по­еха­ли и са­ми с ним. Уж по­сле кон­чи­ны его по­ня­ли они, что ста­рец ез­дил про­щать­ся с бо­го­лю­би­вы­ми бла­го­де­те­ля­ми.
Вско­ре бо­лезнь его уси­ли­лась так, что он слег. Сквозь сон чи­тал он вслух мо­лит­ву Гос­под­ню «От­че наш», или мо­лит­ву Иису­со­ву, или Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­це. Мар­га­ри­та, за­ме­чая, что ста­рец каж­дую ми­ну­ту бо­лее и бо­лее осла­бе­ва­ет, по­мыс­ли­ла, как бы он не умер без ис­пол­не­ния хри­сти­ан­ско­го дол­га, но он, узнав ее мыс­ли, тот­час успо­ко­ил ее. На­ка­нуне кон­чи­ны он ве­лел по­звать свя­щен­ни­ка с при­чтом, ис­по­ве­дал­ся, при­ча­стил­ся Свя­тых Тайн и по­со­бо­ро­вал­ся. По­том ве­лел прий­ти всем сест­рам про­щать­ся. Ко­гда все во­шли, он сде­лал по­след­нее крат­кое на­став­ле­ние, чтобы они жи­ли в люб­ви и сми­ре­нии, и про­ро­че­ски за­клю­чил речь сло­ва­ми: «Не рас­хо­ди­тесь по мо­ем ис­хо­де; Гос­подь даст, что и цер­ковь у вас бу­дет, и оби­тель утвер­дит­ся. Ма­терь Бо­жия, Ко­ей я вру­чал вас и всю оби­тель, про­сла­вит имя Свое на ме­сте сем и уди­вит на вас ми­лость Свою». За час до кон­чи­ны он по­дал знак Мар­га­ри­те, чтобы она к нему на­кло­ни­лась, и ти­хо ска­зал ей: «В на­деж­де уми­раю!» – «Вы по­лу­чи­ли из­ве­ще­ние, мой от­че?» – «Я уже ска­зал, что боль­ше?» Мар­га­ри­та по ма­но­ве­нию его под­нес­ла к нему Ка­зан­скую ико­ну Бо­жи­ей Ма­те­ри (этой ико­ной бла­го­сло­вил его вме­сте со стар­цем Ва­си­лис­ком ду­хов­ный отец их ста­рец Адри­ан, в схи­ме Алек­сий). И отец Зо­си­ма, при­жав креп­ко к устам сво­им свя­тую ико­ну и скло­нив го­ло­ву на пле­чо Мар­га­ри­ты, ис­пу­стил по­след­ний вздох, пре­дав свя­тую ду­шу как бы в ру­ки Пре­свя­той За­ступ­ни­цы сво­ей. Это бы­ло в день празд­ни­ка ико­ны Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы «Всех скор­бя­щих ра­дость», 24 ок­тяб­ря/6 но­яб­ря 1833 го­да, на шесть­де­сят ше­стом го­ду жиз­ни стар­ца. По­греб­ли его на ше­стой день по­сле ве­чер­ни, по его за­ве­ща­нию, воз­ле ча­сов­ни.
Свя­тей­шим Си­но­дом впо­след­ствии бы­ло доз­во­ле­но по­стро­ить в оби­те­ли цер­ковь. За раз­ре­ше­ни­ем во­про­са, где стро­ить, об­ра­ти­лись к свя­ти­те­лю Мос­ков­ско­му Фила­ре­ту. Он ска­зал: «Ста­рец Зо­си­ма ука­зал ме­сто», – и бла­го­сло­вил стро­ить цер­ковь в честь Свя­той Тро­и­цы над гро­бом ос­но­ва­те­ля оби­те­ли, ко­то­рый, ко­гда еще был жив, в бе­се­дах с сест­ра­ми го­во­рил: «Ес­ли даст вам Гос­подь храм, то пер­вый пре­стол чтобы был по­свя­щен Жи­во­на­чаль­ной Тро­и­це. А ес­ли Гос­подь устро­ит вто­рой пре­стол, то в честь Оди­гит­рии Смо­лен­ской на­шей Вла­ды­чи­цы».
Мо­ги­ла схи­мо­на­ха Зо­си­мы на­хо­ди­лась в пра­вой ча­сти цен­траль­но­го ал­та­ря воз­ле сте­ны Тро­иц­ко­го хра­ма.
По­сле смер­ти ста­рец Зо­си­ма оста­вал­ся ду­хом со сво­и­ми ду­хов­ны­ми ча­да­ми и устро­ен­ной им оби­те­лью. Со­хра­ни­лось сви­де­тель­ство о чу­де, быв­шем от во­ды из ко­лод­ца, вы­ры­то­го стар­цем Зо­си­мою око­ло сво­ей пу­стын­ни­че­ской кел­лии в трех вер­стах от оби­те­ли. Сви­де­тель­ство об этом на­хо­дит­ся в пись­ме зо­си­мов­ской мо­на­хи­ни Ма­рии к оп­тин­ско­му стар­цу пре­по­доб­но­му Ан­то­нию (Пу­ти­ло­ву)^[6] от 20 июля 1856 го­да: «С чув­ством уми­ле­ния слу­шал вла­ды­ка (свя­ти­тель Фила­рет) рас­сказ игу­ме­нии и прось­бу, чтобы по­чи­стить ко­ло­дец от­ца Зо­си­мы и по­ста­вить над ним крест, ибо по­шли ча­стые ис­це­ле­ния от это­го ко­лод­ца, мно­гим снит­ся во сне. Недав­но од­на жен­щи­на ближ­не­го се­ле­ния, умыв­шись этой во­дою, ис­це­ли­лась от ра­ка на ли­це. Этот ко­ло­дезь на­хо­дит­ся в трех вер­стах от на­шей пу­сты­ни, вы­рыт са­мим свя­тым стар­цем. Там бы­ла и кел­лия его, где он, од­на­ко, жил не бо­лее го­да или еще несколь­ко и ме­нее, но лю­бовь его пе­ре­се­ли­ла от­ту­да к лю­бя­щим и пре­дан­ным ему сест­рам его».
Впо­след­ствии на ме­сте от­шель­ни­че­ства стар­ца Зо­си­мы бы­ла по­став­ле­на ча­сов­ня, и од­на из мо­на­хинь нес­ла по­слу­ша­ние в ней. Мест­ные жи­те­ли до сих пор пом­нят, как чти­ли ста­ри­ки и их ро­ди­те­ли От­чин ко­ло­дец и по­чи­та­ли стар­ца Зо­си­му, как во­ди­ли и во­зи­ли ту­да де­тей, обя­за­тель­но умы­вая во­дой из ко­лод­ца. В со­вет­ское вре­мя ко­ло­дец был за­бро­шен и счи­тал­ся по­гиб­шим при стро­и­тель­стве окруж­ной же­лез­ной до­ро­ги. Но в 1995 го­ду он най­ден в ча­ще ле­са и обу­стро­ен, сей­час к нему вновь идут па­лом­ни­ки.
О мо­щах пре­по­доб­но­го стар­ца из­вест­но сле­ду­ю­щее. В од­ном из пи­сем (от 30 июля 1886 го­да) стар­ца Ам­вро­сия Оп­тин­ско­го есть сви­де­тель­ство о нетле­нии мо­щей пре­по­доб­но­го Зо­си­мы: «Недав­но в Зо­си­мо­вой пу­сты­ни за­ме­ти­ли, что гроб ос­но­ва­те­ля оби­те­ли на­хо­дит­ся в во­де, по­то­му что ме­сто сы­рое. Вы­сек­ли из це­ло­го кам­ня гроб и сде­ла­ли но­вый де­ре­вян­ный гроб и во вре­мя пе­ре­ло­же­ния уви­де­ли, что все те­ло стар­ца це­ло, а ступ­ни ног пре­да­лись тле­нию».
В 1990-е го­ды, по­сле мно­гих лет за­пу­сте­ния, Тро­и­це-Оди­гит­ри­е­ва Зо­си­мо­ва пу­стынь бы­ла воз­рож­де­на. 25 де­каб­ря 1999 го­да под ру­ко­вод­ством Его Прео­свя­щен­ства, Прео­свя­щен­ней­ше­го Ти­хо­на, епи­ско­па Вид­нов­ско­го, бы­ло вскры­то за­хо­ро­не­ние пре­по­доб­но­го Зо­си­мы. Об­на­ру­жи­ли сар­ко­фаг из бе­ло­ка­мен­ных бло­ков, а в нем – ка­мен­ный гроб. Но ни кры­шек от гро­ба и сар­ко­фа­га, ни те­ла стар­ца не бы­ло. Несмот­ря на тща­тель­ные по­ис­ки в ар­хи­вах, ни­ка­ких до­ку­мен­тов о судь­бе за­хо­ро­не­ния пре­по­доб­но­го Зо­си­мы най­ти не уда­лось. Сви­де­тель­ства же мест­ных жи­те­лей зна­чи­тель­но рас­хо­дят­ся. Неко­то­рые го­во­рят, что над мо­ща­ми над­ру­га­лись, а по­том они бы­ли уни­что­же­ны. Дру­гие утвер­жда­ют, что мо­щи бы­ли пе­ре­за­хо­ро­не­ны на мо­на­стыр­ском клад­би­ще^[8]. Точ­ных све­де­ний об их ме­сто­на­хож­де­нии по­ка не име­ет­ся.
Пре­по­доб­ные Ва­си­лиск Си­бир­ский и Зо­си­ма Вер­хов­ский при­чис­ле­ны к ли­ку об­ще­цер­ков­ных свя­тых Ар­хи­ерей­ским Со­бо­ром Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви 3–8 ок­тяб­ря 2004 го­да. Па­мять пре­по­доб­но­го Зо­си­мы со­вер­ша­ет­ся в день его пре­став­ле­ния 24 ок­тяб­ря/6 но­яб­ря.

Тропарь преподобному Зосиме (Верховскому), глас 8

Любо́вию Христо́вою уязви́лся еси́, преподо́бне, вся́ кра́сная ми́ра отри́нув, по́двигом безмо́лвия подвиза́вся, доброде́тели Боже́ственныя стяжа́л еси́; прему́дрости Бо́жия прича́стниче, о́тче на́ш Зоси́мо, моли́ Христа́ Бо́га и Пречи́стую Де́ву Богоро́дицу спасти́ся душа́м на́шим.

Кондак преподобному Зосиме (Верховскому), глас 6

Избра́нниче Бо́жий и ста́рче прему́дрый, наста́вниче на́ш Зоси́мо, от ю́ности по́стническою стезе́ю ше́дый, во оде́жду кро́тости и терпе́ния обле́клся еси́, те́мже да́р Свята́го Ду́ха улучи́в, мно́гие ду́ши Христу́ уневе́стил еси́. Ны́не в со́нме преподо́бных на Небесе́х лику́еши, моля́ся непреста́нно о чту́щих святу́ю па́мять твою́.

ИКОНА БОЖИЕЙ МАТЕРИ ''ВСЕХ СКОРБЯЩИХ РАДОСТЬ''

Сколь­ко уте­ши­тель­но­го за­клю­че­но в од­ном уже име­ни этой ико­ны — бу­дя­щем, укреп­ля­ю­щем ве­ру лю­дей в Бо­го­ма­терь, как в див­ную За­ступ­ни­цу, ко­то­рая спе­шит всю­ду, где слы­шит­ся стон стра­да­ния люд­ско­го, ути­ра­ет сле­зы пла­чу­щих и в са­мом го­ре да­ет ми­ну­ты от­ра­ды и ра­до­сти небес­ной. Ра­дуй­ся же веч­но Ты, небес­ная скор­бя­щих Ра­дость!

По ве­ре лю­дей в ми­ло­сер­дие Бо­го­ма­те­ри к ро­ду люд­ско­му, по­вел­ся обы­чай изо­бра­жать Бо­го­ма­терь со­об­раз­но то­му, что слы­шит­ся в сло­вах мо­лит­вы к Ней: «О, Пре­свя­тая Гос­по­же Вла­ды­чи­це Бо­го­ро­ди­це, вы­ш­ши еси всех ан­гел и ар­хан­гел и всея тва­ри чест­ней­ши. По­мощ­ни­ца еси оби­ди­мых, нена­де­ю­щих­ся на­де­я­ние, убо­гих за­ступ­ни­ца, пе­чаль­ных уте­ше­ние, ал­чу­щих кор­ми­тель­ни­ца, на­гих оде­я­ние, боль­ных ис­це­ле­ние, греш­ных спа­се­ние, хри­сти­ан всех по­мо­же­ние и за­ступ­ле­ние». По­это­му и пи­шет­ся Бо­го­ма­терь во весь рост, ино­гда с Мла­ден­цем на ру­ках (как на мос­ков­ском пер­во­об­ра­зе), ино­гда без Мла­ден­ца (как на про­сла­вив­шей­ся недав­но в Пе­тер­бур­ге, у Стек­лян­но­го за­во­да, иконе с мо­не­та­ми), окру­жен­ная раз­но­го ро­да бед­ству­ю­щи­ми людь­ми — на­ги­ми, оби­ди­мы­ми, ал­чу­щи­ми. Око­ло этих бед­ству­ю­щих изо­бра­жа­ют ча­сто ан­ге­лов, по­слан­ных Вла­ды­чи­цей для уто­ле­ния стра­да­ния люд­ско­го; ан­ге­лы, при­ни­кая к лю­дям, ука­зы­ва­ют им на Бо­го­ма­терь, ко­то­рая пи­шет­ся на ико­нах «Всех скор­бя­щих Ра­дость» или во сла­ве, с ко­ро­ной на гла­ве и в цар­ском оде­я­нии, или в обыч­ном оде­я­нии зем­ных Ее дней и в бе­лом пла­те на гла­ве.

В Москве в XVII ве­ке про­сла­ви­лась од­на ико­на Бо­го­ма­те­ри это­го име­ни. Пер­вое чу­до от нее со­вер­ши­лось в 1648 г. над боль­ной Ев­фи­ми­ей, род­ной сест­рой пат­ри­ар­ха Иоаки­ма, жив­шей на Ор­дын­ке. Она же­сто­ко стра­да­ла ра­ной в бо­ку. Ра­на бы­ла так ве­ли­ка, что вид­ны бы­ли внут­рен­но­сти. Боль­ная жда­ла смер­ти, но в то же вре­мя не те­ря­ла на­деж­ды на по­мощь Бо­же­ствен­ную. Од­на­жды, по­про­сив при­об­щить ее Свя­тых Та­ин, она с ве­ли­кой ве­рой ста­ла взы­вать к Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­це:

— Услы­ши ме­ня, Все­ми­ло­сти­вая Вла­ды­чи­ца! Весь мир То­бой хва­лит­ся; и все при­ем­лют нескуд­ные ми­ло­сти Твои. До­стой­на я на­ка­за­ния по без­за­ко­ни­ям мо­им, но не на­ка­жи ме­ня гне­вом Тво­им. При­з­ри на лю­тую немощь мою и по­ми­луй ме­ня.

По­сле этой мо­лит­вы боль­ной был го­лос:

— Ев­фи­мия, от­че­го в стра­да­нии тво­ем не при­бе­га­ешь ты к об­щей Це­ли­тель­ни­це всех?

— Где же най­ти мне та­кую Це­ли­тель­ни­цу? — от­ве­ча­ла Ев­фи­мия, изум­лен­ная го­ло­сом.

И был от­вет:

— Есть в хра­ме Пре­об­ра­же­ния Сы­на Мо­е­го об­раз Мой, име­ну­е­мый «Всех скор­бя­щих Ра­дость». Сто­ит он на ле­вой сто­роне в тра­пе­зе, где обык­но­вен­но ста­но­вят­ся жен­щи­ны. При­зо­ви к се­бе из этой церк­ви свя­щен­ни­ка с этим об­ра­зом, и ко­гда он от­слу­жит мо­ле­бен с во­до­свя­ти­ем, ты по­лу­чишь ис­це­ле­ние.

Не за­бы­вай же то­гда Мо­е­го к те­бе ми­ло­сер­дия и ис­по­ве­дуй его в про­слав­ле­ние име­ни Мо­е­го.

Ко­гда Ев­фи­мия опра­ви­лась от вол­не­ния, про­из­ве­ден­но­го на нее этим яв­ле­ни­ем, и узна­ла от род­ствен­ни­ков, что, дей­стви­тель­но, в хра­ме Пре­об­ра­же­ния, на Ор­дын­ке, есть ико­на Бо­го­ма­те­ри «Всех скор­бя­щих Ра­дость», она при­зва­ла свя­щен­ни­ка с ико­ной к се­бе в дом. По со­вер­ше­нии во­до­свят­но­го мо­леб­на Ев­фи­мия ис­це­ли­лась, и 24 ок­тяб­ря уста­нов­лен празд­ник в честь этой ико­ны в па­мять со­вер­шив­ше­го­ся в этот день ис­це­ле­ния.

Есть мне­ние, что пер­во­на­чаль­ный об­раз Бо­го­ма­те­ри «Всех скор­бя­щих Ра­дость» пе­ре­ве­зен был в Пе­тер­бург ца­рев­ной На­та­ли­ей Алек­се­ев­ной и есть имен­но тот об­раз, ко­то­рый сто­ит в Скор­бя­щен­ской церк­ви, на Шпа­лер­ной. Но, ка­жет­ся, бли­же к ис­тине те, ко­то­рые утвер­жда­ют, что пер­во­на­чаль­ный об­раз остал­ся в Москве.

Тропарь Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость», глас 4

К Богоро́дице приле́жно ны́не притеце́м,/ гре́шнии и смире́ннии, и припаде́м,/ в покая́нии зову́ще из глубины́ души́:/ Влады́чице, помози́, на ны милосе́рдовавши,/ потщи́ся, погиба́ем от мно́жества прегреше́ний./ Не отврати́ Твоя́ рабы́ тщи,// Тя бо и еди́ну наде́жду и́мамы.

Перевод: К Богородице ныне усердно прибегнем мы, грешные и смиренные, и к Ней припадем, в покаянии взывая из глубины души: «Владычица, помоги, над нами сжалившись, поспеши, мы погибаем от множества согрешений! Не отпусти Твоих рабов ни с чем: ибо в Тебе имеем мы единственную надежду!»

Ин тропарь Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость», глас 4

Днесь пресве́тло красу́ется сла́внейший град Москва́,/ име́я чудотво́рную ико́ну Влады́чицы на́шея Богоро́дицы:/ та бо, ве́рным явля́ющи чудеса́,/ низпосыла́ет да́ры целе́бныя./ Сего́ ра́ди и мы с ве́рою припа́дающе мо́лимся,/ и на Тоя́ пречи́стый о́браз взира́юще,/ я́ко и́стинную Са́мую зрим Влады́чицу на́шу Присноде́ву Богоро́дицу,/ и уми́льно глаго́лем:/ воззри́, Ма́ти Бо́жия, о́ком ми́лости,/ простри́ к нам ру́це Твои́ пречи́стыя,/ я́коже на ико́не Твое́й сие́ зри́тся,/ и пода́ждь всем скорбя́щим ра́дость,/ больны́м от всех неду́гов исцеле́ние и от бед избавле́ние,// я́ко Ты еси́ ско́рая Предста́тельница о душа́х на́ших.

Перевод: Сегодня пресветло радуется славнейший город Москва, имеющий чудотворную икону Владычицы нашей Богородицы, ибо она, являя верующим чудеса, ниспосылает целебные дары. Потому и мы с верой коленопреклоненно молимся и, на Ее пречистый образ взирая, как живую видим Саму Владычицу нашу Деву Богородицу, и смиренно взываем: «Взгляни, Матерь Божия, взглядом милости, протяни к нам руки Твои пречистые так, как это изображено на Твоей иконе, и подай всем скорбящим радость, больным от всех болезней излечение и от бед избавление, так как Ты быстрая Ходатаица о душах наших».

Ин тропарь Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость», глас 8

Ко исто́чнику приснотеку́щему милосе́рдия, Пречи́стей Де́ве Богоро́дице,/ притеце́м, лю́дие вси, свяще́нницы же и и́ноцы,/ му́жие, и же́ны, и ча́да, здра́вии и боля́щии,/ в покая́нии вопию́ще и уми́льно глаго́люще:/ Влады́чице, помози́ гре́шным рабо́м Твои́м,/ яви́ я́ко Блага́я сла́ву Твою́,/ при́сно потщи́ся умилосе́рдитися на ны,/ испроси́ти очище́ние душ и теле́с на́ших/ от Исто́чника жи́зни на́шея, Бо́га,// Его́же родила́ еси́, еди́на Благослове́нная.

Перевод: К текущему всегда источнику милосердия, Пречистой Деве Богородице, обратимся люди все, священники и монахи, мужчины, женщины и дети, здоровые и больные, в покаянии взывая и смиренно говоря: «Владычица, помоги грешным рабам Твоим, как Благая яви славу Твою, будь всегда милосердной к нам и испроси очищение душ и тел наших у Источника жизни нашей, Бога, Которого родила Ты, единственная Благословенная».

Ин тропарь Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость», глас 4

Не умолчи́м никогда́, Богоро́дице,/ си́лы Твоя́ глаго́лати недосто́йнии:/ а́ще бо Ты не бы предстоя́ла моля́щи,/ кто бы нас изба́вил от толи́ких бед;/ кто же бы сохрани́л доны́не свобо́дны;/ не отсту́пим, Влады́чице, от Тебе́:// Твоя́ бо рабы́ спаса́еши при́сно от вся́ких лю́тых.

Перевод: Не прекратим никогда, мы, недостойные, возвещать о могуществе Твоем, Богородица, ибо если бы Ты не защищала нас Своими молитвами, кто бы нас избавил от стольких бед, кто бы сохранил нас доныне свободными? Не отступим, Владычица, от Тебя, ибо Ты всегда спасаешь рабов Твоих от всяких бедствий.

Кондак Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость», глас 6

Не и́мамы ины́я по́мощи,/ не и́мамы ины́я наде́жды,/ ра́зве Тебе́, Влады́чице./ Ты нам помози́:/ на Тебе́ наде́емся и Тобо́ю хва́лимся,/ Твои́ бо есмы́ раби́,// да не постыди́мся.

Перевод: Не имеем иной помощи, не имеем иной надежды, кроме Тебя, Владычица. Ты нам помоги: на Тебя надеемся и Тобою хвалимся, ибо мы – Твои рабы; да не постыдимся!

Молитва Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость»

О, Пресвята́я Влады́чице и Богоро́дице, Вы́сшая Херуви́м и Честне́йшая Серафи́м, Богоизбра́нная Отрокови́це, поги́бших Взыска́ние и всех скорбя́щих Ра́досте! Пода́ждь утеше́ние и нам, в поги́бели и ско́рби су́щим; ра́зве бо Тебе́ ино́го прибе́жища и по́мощи не и́мамы. Ты еди́на еси́ ра́дости на́шея Хода́таица, и я́ко Ма́терь Бо́жия и Ма́ти милосе́рдия, предстоя́щи у Престо́ла Пресвяты́я Тро́ицы, мо́жеши нам помощи́, никто́же бо притека́яй к Тебе́ посра́млен отхо́дит. Услы́ши у́бо и нас ны́не в день поги́бели и печа́ли пред Твое́ю ико́ною припа́дающих и со слеза́ми Тебе́ моля́щихся: отжени́ от нас належ́ащия на нас ско́рби и бе́ды в сей вре́менней жи́зни, не лише́ны же сотвори́ Твои́м всеси́льным хода́тайством и ве́чныя несконча́емая ра́дости в Ца́рствии Сы́на и Бо́га на́шего. Ами́нь.

Молитва 2-я Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость»

О, Пресвята́я и Преблагослове́нная Де́во, Влады́чице Богоро́дице! При́зри ми́лостивным Твои́м о́ком на нас, предстоя́щих пред свято́ю ико́ною Твое́ю и со умиле́нием моля́щихся Тебе́; воздви́гни нас из глубины́ грехо́вныя, просвети́ ум наш, омраче́нный страстьми́, и уврачу́й я́звы душ и теле́с на́ших. Не и́мамы ины́я по́мощи, не и́мамы ины́я наде́жды, ра́зве Тебе́, Влады́чице. Ты ве́си вся не́мощи и согреше́ния на́ша, к Тебе́ прибега́ем и вопие́м: не оста́ви нас Твое́ю Небе́сною по́мощию, но предста́ни нам при́сно и Твои́м неизрече́нным милосе́рдием и щедро́тами спаси́ и поми́луй нас, погиба́ющих. Да́руй нам исправле́ние грехо́вныя жи́зни на́шея и изба́ви нас от скорбе́й, бед и боле́зней, от внеза́пныя сме́рти, а́да и ве́чныя му́ки. Ты бо, Цари́це и Влады́чице, ско́рая Помо́щница и Засту́пница еси́ всем притека́ющим к Тебе́ и кре́пкое прибе́жище гре́шников ка́ющихся. Пода́ждь у́бо нам, Преблага́я и Всенепоро́чная Де́во, христиа́нский коне́ц жития́ на́шего ми́рен и непосты́ден и сподо́би нас Твои́м хода́тайством всели́тися в Оби́телях Небе́сных, иде́же непреста́нный глас пра́зднующих ра́достию сла́вит Пресвяту́ю Тро́ицу, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Молитва 3-я Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость»

О, Влады́чице Преблагослове́нная, Защи́тнице ро́да христиа́нскаго, прибе́жище и спасе́ние прибега́ющих к Тебе́! Вем, вои́стинну вем, я́ко зело́ согреши́х и прогне́вах, Преми́лостивая Госпоже́, рожде́ннаго пло́тию от Тебе́ Сы́на Бо́жия. Но и́мам мно́гия о́бразы пре́жде мене́ прогне́вавших Его́ милосе́рдие: мытари́, блудни́цы и про́чия гре́шники, и́мже даде́ся проще́ние грехо́в их покая́ния ра́ди и испове́дания. Ты́я у́бо о́бразы поми́лованных очесе́м гре́шныя души́ моея́ представля́я и на толи́кое Бо́жие милосе́рдие, о́ныя прие́мшее, взира́я, дерзну́х и аз гре́шный прибе́гну с покая́нием ко Твоему́ благосе́рдию. О, Всеми́лостивая Влады́чице! Пода́ждь ми ру́ку по́мощи и испроси́ у Сы́на Твоего́ и Бо́га ма́терними и святе́йшими Твои́ми моли́твами тя́жким мои́м грехо́м проще́ние. Ве́рую и испове́дую, я́ко Той, Его́же родила́ еси́, Сын Тво́й есть вои́стинну Христо́с, Сын Бо́га жива́го, Судия́ живы́х и ме́ртвых, воздая́й коему́ждо по дело́м его́; ве́рую же па́ки и испове́дую Тебе́ бы́ти и́стинную Богоро́дицу, милосе́рдия исто́чник, утеше́ние пла́чущих, взыска́ние поги́бших, си́льную и непрестаю́щую к Бо́гу хода́таицу, зело́ лю́бящую род христиа́нский, и спору́чницу покая́ния; вои́стинну бо несть нам ины́я по́мощи и покро́ва, ра́зве Тебе́, Госпоже́ Преми́лостивая, и никто́же, упова́я на Тя, постыде́ся когда́, и Тобо́ю умоля́я Бо́га, никто́же оста́влен бысть. Того́ ра́ди и аз Твою́ неисче́тную бла́гость молю́: отве́рзи две́ри милосе́рдия Твоего́ мне заблу́ждшему и па́дшему в тиме́ние глубины́, не возгнуша́йся мене́ скве́рнаго, не пре́зри гре́шнаго моле́ния моего́, не оста́ви мене́ окая́ннаго, я́ко в поги́бель зло́бный враг похи́тити мя и́щет, но умоли́ о мне рожде́ннаго от Тебе́ милосе́рдаго Сы́на Твоего́ и Бо́га, да прости́т вели́кия моя́ грехи́ и изба́вит мя от па́губы моея́, я́ко да и аз, со все́ми получи́вшими проще́ние, воспою́ и просла́влю безме́рное милосе́рдие Бо́жие и Твое́ непосты́дное о мне заступле́ние в жи́зни сей и в несконча́емом ве́це. Ами́нь.

Молитва 4-я Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость»

Цари́це моя́ преблага́я, Наде́ждо моя́, Богоро́дице, Прия́телище си́рым и стра́нным Предста́тельнице! Скорбя́щим Ра́досте, оби́димым Покрови́тельнице! Зри́ши мою́ беду́, зри́ши мою́ скорбь: помози́ ми я́ко не́мощну, окорми́ мя я́ко стра́нна. Оби́ду мою́ ве́си, разреши́ ту, я́ко во́лиши: я́ко не и́мам ины́я по́мощи ра́зве Тебе́, ни ины́я Предста́тельницы ни благи́я Уте́шительницы то́кмо Тебе́, о Богома́ти, я́ко да сохрани́ши мя и покры́еши во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Молитва 5-я Пресвятой Богородице пред иконой Ея «Всех скорбящих Радость»

Засту́пнице Усе́рдная, Благоутро́бная Го́спода Ма́ти, к Тебе́ прибега́ю аз, окая́нный и па́че всех челове́к грешне́йший; вонми́ гла́су моле́ния моего́, вопль мой и стена́ние услы́ши. Я́ко беззако́ния моя́ превзыдо́ша главу́ мою́, и аз, я́коже кора́бль в пучи́не, погружа́юся в мо́ре грехо́в мои́х. Но Ты, Всеблага́я и Милосе́рдная Влады́чице, не пре́зри мене́, отча́яннаго и во гресе́х погиба́ющаго; поми́луй мя, ка́ющагося в злых де́лех мои́х, и обрати́ на путь пра́вый заблу́дшую окая́нную ду́шу мою́. На Тебе́, Влады́чице моя́, Богоро́дице, возлага́ю все упова́ние мое́. Ты, Ма́ти Бо́жия, сохрани́ и соблюди́ мя под кро́вом Твои́м, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.