5 августа день памяти Почаевской иконы Божией Матери, Праведного воина Феодора Ушакова, Иконы Божией Матери, именуемой "Всех скорбящих Радость" (с грошиками)

Феодор (Ушаков) Санаксарский, воин

 Адми­рал рос­сий­ско­го фло­та Фе­о­дор Уша­ков ро­дил­ся 13 фев­ра­ля 1745 го­да в сель­це Бур­на­ко­во Ро­ма­нов­ско­го уез­да Яро­слав­ской про­вин­ции и про­ис­хо­дил из небо­га­то­го, но древ­не­го дво­рян­ско­го ро­да. Ро­ди­те­лей его зва­ли Фе­о­дор Иг­на­тье­вич и Па­рас­ке­ва Ни­ки­тич­на, и бы­ли они людь­ми бла­го­че­сти­вы­ми и глу­бо­ко ве­ру­ю­щи­ми.

В по­сле­пет­ров­ские вре­ме­на дво­рян­ских юно­шей обык­но­вен­но опре­де­ля­ли в гвар­дию, слу­жил в ней и отец бу­ду­ще­го адми­ра­ла Фе­о­дор Иг­на­тье­вич, и да­же при­шлось ему по­во­е­вать с тур­ка­ми в вой­ну 1735–1739 го­дов, но по­сле рож­де­ния тре­тье­го сы­на Фе­о­до­ра он был уво­лен от служ­бы с по­жа­ло­ва­ни­ем сер­жант­ско­го чи­на лейб-гвар­дии Пре­об­ра­жен­ско­го пол­ка. Вер­нув­шись в род­ное сель­цо, он сме­нил цар­скую служ­бу на хо­зяй­ствен­ные хло­по­ты и вос­пи­та­ние де­тей.

День рож­де­ния бу­ду­ще­го адми­ра­ла Рос­сий­ско­го фло­та – 13 фев­ра­ля – при­хо­дит­ся меж­ду празд­но­ва­ни­ем па­мя­ти двух во­и­нов-ве­ли­ко­му­че­ни­ков: Фе­о­до­ра Стра­ти­ла­та и Фе­о­до­ра Ти­ро­на (па­мять 8 и 17 фев­ра­ля), – а вся жизнь рос­сий­ско­го фло­то­вод­ца, от мла­ден­че­ства до дня кон­чи­ны, про­шла под бла­го­твор­ным вли­я­ни­ем его род­но­го дя­ди, пре­по­доб­но­го Фе­о­до­ра Са­нак­сар­ско­го – ве­ли­ко­го во­и­на в ду­хов­ной бра­ни. Пре­по­доб­ный Фе­о­дор ро­дил­ся и вы­рос в том же сель­це Бур­на­ко­во, от­сю­да ушел в юно­сти слу­жить в сто­лич­ную гвар­дию, но за­тем, стре­мясь ду­шою к ино­му слу­же­нию, же­лая стя­жать зва­ние во­и­на Ца­ря Небес­но­го, бе­жал из сто­ли­цы в пу­стын­ные двин­ские ле­са, чтобы од­но­му Бо­гу ра­бо­тать, укреп­ля­ясь в по­дви­ге по­ста и мо­лит­вы; был сыс­кан, до­став­лен к им­пе­ра­три­це, ко­то­рая, вняв Про­мыс­лу Бо­жи­е­му о мо­ло­дом по­движ­ни­ке, бла­го­во­ли­ла оста­вить его в Алек­сан­дро-Нев­ском мо­на­сты­ре, где он при­нял мо­на­ше­ский по­стриг в 1748 го­ду, – и это ис­клю­чи­тель­ное для дво­рян­ско­го се­мей­ства Уша­ко­вых со­бы­тие, вку­пе с по­сле­ду­ю­щи­ми из­ве­сти­я­ми о его мо­на­ше­ском слу­же­нии Бо­гу, бы­ло по­сто­ян­ным пред­ме­том бе­сед сре­ди род­ствен­ни­ков и слу­жи­ло им на­зи­да­тель­ным при­ме­ром.

Боль­шое се­мей­ство Уша­ко­вых со­сто­я­ло в при­хо­де хра­ма Бо­го­яв­ле­ния-на-Ост­ро­ву, на­хо­див­ше­го­ся в трех вер­стах от Бур­на­ко­во на ле­вом бе­ре­гу Вол­ги. В этом хра­ме Фе­о­до­ра кре­сти­ли, здесь же бы­ла шко­ла для дво­рян­ских де­тей, где он обу­чал­ся гра­мо­те и сче­ту. Фе­о­дор Иг­на­тье­вич и Па­рас­ке­ва Ни­ки­тич­на, бу­дучи очень на­бож­ны, по­чи­та­ли глав­ным усло­ви­ем вос­пи­та­ния де­тей раз­ви­тие вы­со­ких ре­ли­ги­оз­ных чувств и стро­гой нрав­ствен­но­сти. Эти чув­ства, воз­буж­ден­ные при­ме­ра­ми се­мей­ства и осо­бен­но род­но­го дя­ди-мо­на­ха, глу­бо­ко за­пе­чат­ле­лись в серд­це воз­рас­тав­ше­го от­ро­ка, со­хра­ни­лись и ста­ли гос­под­ству­ю­щи­ми во всю его по­сле­ду­ю­щую жизнь. В глу­ши де­ре­вен­ско­го по­ме­стья бы­ло мно­го про­сто­ра для физи­че­ско­го раз­ви­тия; от­рок Фе­о­дор, об­ла­дая врож­ден­ным без­стра­ши­ем ха­рак­те­ра, неред­ко, в со­про­вож­де­нии та­ких же смель­ча­ков, от­ва­жи­вал­ся, как от­ме­ча­ют био­гра­фы, на по­дви­ги не по ле­там – так, на­при­мер, со ста­ро­стою де­рев­ни сво­ей он ха­жи­вал на мед­ве­дя. Эти ка­че­ства – без­стра­шие и пре­не­бре­же­ние опас­но­стью – так­же укре­пи­лись в ха­рак­те­ре Фе­о­до­ра. Скром­ный и уступ­чи­вый в обыч­ных усло­ви­ях, Фе­о­дор Уша­ков как бы пе­ре­рож­дал­ся в ми­ну­ты опас­но­сти и без стра­ха смот­рел ей пря­мо в ли­цо.

В воз­расте шест­на­дца­ти лет Фе­о­дор был пред­став­лен в ге­рольд­мей­стер­скую кон­то­ру для смот­ра, где и по­ка­зал, что «рос­сий­ской гра­мо­те и пи­сать обу­чен... же­ла­ет-де он, Фе­о­дор, в Мор­ской ка­дет­ский кор­пус в ка­де­ты».

Мор­ской ка­дет­ский кор­пус рас­по­ла­гал­ся в Санкт-Пе­тер­бур­ге, на уг­лу на­бе­реж­ной Боль­шой Невы и 12-й ли­нии Ва­си­льев­ско­го ост­ро­ва. В фев­ра­ле 1761 го­да ту­да был за­чис­лен Фе­о­дор Уша­ков, но дя­ди сво­е­го в Алек­сан­дро-Нев­ском мо­на­сты­ре уже не за­стал – мо­нах Фе­о­дор был в Са­нак­са­ре, на бе­ре­гу Мок­ши, в Там­бов­ской про­вин­ции.

Ко вре­ме­ни по­ступ­ле­ния Фе­о­до­ра Уша­ко­ва Мор­ской кор­пус пред­став­лял со­бою еще не на­стро­ив­ше­е­ся для пра­виль­ной учеб­ной жиз­ни за­ве­де­ние. На­у­ки пре­по­да­ва­лись до­ста­точ­но хо­ро­шо, чтобы об­ра­зо­вать ис­прав­но­го мор­ско­го офи­це­ра, но внут­рен­не­го по­ряд­ка, долж­но­го на­блю­де­ния за нрав­ствен­но­стью юно­шей не бы­ло. Ка­де­ты бы­ли предо­став­ле­ны са­мим се­бе, и при склон­но­сти под­рост­ков к под­ра­жа­нию и мо­ло­де­че­ству дур­ные то­ва­ри­щи мог­ли иметь боль­шее вли­я­ние, чем хо­ро­шие. Кро­ме то­го, мно­го на­дежд в де­ле вос­пи­та­ния воз­ла­га­лось на роз­гу. Но небла­го­при­ят­ные школь­ные усло­вия не от­ра­зи­лись на юно­ше Фе­о­до­ре; доб­рые свой­ства его ха­рак­те­ра, при­не­сен­ные им в кор­пус из род­ной се­мьи, огра­ди­ли его от пор­чи. Бу­ду­щий адми­рал, от­ли­ча­ясь хо­ро­шей уче­бой и доб­рой нрав­ствен­но­стью, при­леж­но по­сти­гал пре­по­да­ва­е­мые ему на­у­ки, осо­бую склон­ность про­яв­ляя к ариф­ме­ти­ке, на­ви­га­ции и ис­то­рии, и через пять лет успеш­но, од­ним из луч­ших, окон­чил Мор­ской кор­пус, по­лу­чил офи­цер­ский чин и был при­ве­ден к при­ся­ге:

«Аз, Фе­о­дор Уша­ков, обе­ща­ю­ся и кля­ну­ся Все­мо­гу­щим Бо­гом пред Свя­тым Его Еван­ге­ли­ем в том, что хо­щу и дол­жен ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ мо­ей все­ми­ло­сти­вей­шей Го­су­да­рыне ИМПЕРАТРИЦЕ ЕКАТЕРИНЕ АЛЕКСЕЕВНЕ САМОДЕРЖИЦЕ и ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА лю­без­ней­ше­му Сы­ну Го­су­да­рю Це­за­ре­ви­чу и Ве­ли­ко­му Кня­зю Пав­лу Пет­ро­ви­чу, за­кон­но­му все­рос­сий­ска­го пре­сто­ла На­след­ни­ку, вер­но и нели­це­мер­но слу­жить и во всем по­ви­но­вать­ся, не ща­дя жи­во­та сво­е­го до по­след­ней кап­ли кро­ви... В чем да по­мо­жет мне Гос­подь Бог Все­мо­гу­щий!».

Вся по­сле­ду­ю­щая жизнь Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча ста­ла под­твер­жде­ни­ем то­го, что он ни в чем не из­ме­нил дан­ной им при­ся­ге.

По­сле вы­пус­ка из Мор­ско­го кор­пу­са Фе­о­до­ра Уша­ко­ва на­пра­ви­ли на флот Бал­тий­ско­го мо­ря. Се­вер­ные мо­ря ред­ко бы­ва­ют спо­кой­ны­ми, и для мо­ло­до­го офи­це­ра это бы­ла хо­ро­шая мор­ская шко­ла. Пер­вые го­ды служ­бы на фло­те про­шли в ин­тен­сив­ной уче­бе под ру­ко­вод­ством опыт­ных мо­ря­ков. Бла­го­да­ря сво­е­му усер­дию, пыт­ли­во­сти ума, рев­ност­но­му от­но­ше­нию к де­лу и вы­со­ким ду­шев­ным ка­че­ствам, мо­ло­дой мич­ман Фе­о­дор Уша­ков успеш­но про­шел эту первую шко­лу мор­ской прак­ти­ки и был пе­ре­ве­ден на юг, в Азов­скую фло­ти­лию.

В кон­це ХVII – на­ча­ле ХVIII ве­ка вы­дви­ну­лась го­судар­ствен­ная за­да­ча воз­вра­ще­ния Рос­сии по­бе­ре­жья Чер­но­го мо­ря. В 1775 го­ду, при им­пе­ра­три­це Ека­те­рине II, бы­ло при­ня­то ре­ше­ние о со­зда­нии на Чер­ном мо­ре ре­гу­ляр­но­го ли­ней­но­го фло­та. В 1778 го­ду, в трид­ца­ти вер­стах вы­ше устья Дне­пра, неда­ле­ко от уро­чи­ща Глу­бо­кая при­стань бы­ло устро­е­но адми­рал­тей­ство, ос­но­ва­ны порт и го­род Хер­сон. На­ча­лась ра­бо­та по со­ору­же­нию эл­лин­гов под ко­раб­ли, од­на­ко из-за боль­ших труд­но­стей с до­став­кой ле­са из глу­бин­ных рай­о­нов Рос­сии стро­и­тель­ство за­тя­ну­лось. Де­ло на­ча­ло по­прав­лять­ся лишь с при­бы­ти­ем офи­це­ров и ко­манд на стро­ив­ши­е­ся ко­раб­ли. В ав­гу­сте 1783 го­да в Хер­сон при­был и ка­пи­тан вто­ро­го ран­га Фе­о­дор Уша­ков.

В это же вре­мя в го­ро­де на­ча­лась эпи­де­мия чу­мы. В Хер­соне был уста­нов­лен ка­ран­тин. В то вре­мя счи­та­лось, что чу­ма рас­про­стра­ня­ет­ся по воз­ду­ху. Для от­гна­ния мо­ро­во­го по­вет­рия на ули­цах раз­во­ди­ли ко­ст­ры, оку­ри­ва­ли жи­ли­ща, но эпи­де­мия уси­ли­ва­лась. Несмот­ря на слож­ную во­ен­ную об­ста­нов­ку, тре­бо­вав­шую про­дол­же­ния стро­и­тель­ства ко­раб­лей, был дан при­каз пол­но­стью пре­кра­тить ра­бо­ты и все си­лы на­пра­вить на борь­бу с чу­мой.

Все ко­ман­ды бы­ли вы­ве­де­ны в степь. Не хва­та­ло ле­ка­рей, их обя­зан­но­сти при­ни­ма­ли на се­бя ко­ман­ди­ры. Ка­пи­тан Фе­о­дор Уша­ков стал твер­до уста­нав­ли­вать осо­бый ка­ран­тин­ный ре­жим. Всю свою ко­ман­ду он раз­де­лил на ар­те­ли. У каж­дой име­лась своя па­лат­ка из ка­мы­ша, по сто­ро­нам ко­то­рой бы­ли уста­нов­ле­ны коз­лы для про­вет­ри­ва­ния бе­лья. На зна­чи­тель­ном уда­ле­нии рас­по­ла­га­лась боль­нич­ная па­лат­ка. Ес­ли в ар­те­ли по­яв­лял­ся за­болев­ший, его немед­лен­но от­прав­ля­ли в от­дель­ную па­лат­ку, а ста­рую вме­сте со все­ми ве­ща­ми сжи­га­ли. Осталь­ные ар­тель­щи­ки пе­ре­во­ди­лись на ка­ран­тин. Об­ще­ние од­ной ар­те­ли с дру­гой бы­ло стро­го за­пре­ще­но. Уша­ков сам неустан­но за всем этим сле­дил. В ре­зуль­та­те энер­гич­ных дей­ствий Фе­о­до­ра Уша­ко­ва в его ко­ман­де чу­ма ис­чез­ла на че­ты­ре ме­ся­ца рань­ше, чем в дру­гих. В са­мое тя­же­лое по на­пря­жен­но­сти вре­мя эпи­де­мии он ни­ко­го не по­сы­лал в гос­пи­таль, пе­ре­пол­нен­ный боль­ны­ми, и спас от смер­ти мно­гих, поль­зуя их при ко­ман­де. Здесь про­яви­лись, ко­неч­но, его ис­клю­чи­тель­ные спо­соб­но­сти ре­шать са­мые труд­ные и неожи­дан­ные за­да­чи; но, глав­ным об­ра­зом, здесь ска­за­лась ве­ли­кая лю­бовь Фе­о­до­ра Уша­ко­ва к ближ­ним сво­им, лю­бовь ми­лу­ю­щая, со­стра­да­тель­ная, под­ска­зы­вав­шая ему наи­бо­лее вер­ные ре­ше­ния.

За уме­лые дей­ствия и про­яв­лен­ные при этом ста­ра­ния Фе­о­дор Уша­ков был про­из­ве­ден в ка­пи­та­ны пер­во­го ран­га и на­граж­ден сво­им пер­вым ор­де­ном свя­то­го Вла­ди­ми­ра чет­вер­той сте­пе­ни.

Трак­та­том меж­ду Рос­си­ей и Тур­ци­ей от 28 де­каб­ря 1783 го­да Крым был окон­ча­тель­но при­со­еди­нен к Рос­сии. И то­гда же Ека­те­ри­ной II был из­дан указ об устрой­стве на юж­ных ру­бе­жах но­вых укреп­ле­ний, сре­ди ко­то­рых необ­хо­ди­мо бы­ло вы­стро­ить и «кре­пость боль­шую Се­ва­сто­поль, где ныне Ах­ти­яр и где долж­ны быть Адми­рал­тей­ство, верфь для пер­во­го ран­га ко­раб­лей, порт и во­ен­ное се­ле­ние». В ав­гу­сте 1785 го­да в Се­ва­сто­поль из Хер­со­на на 66-пу­шеч­ном ли­ней­ном ко­раб­ле «Свя­той Па­вел» при­был ка­пи­тан пер­во­го ран­га Фе­о­дор Уша­ков.

11 ав­гу­ста 1787 го­да Тур­ция объ­яви­ла вой­ну Рос­сии. Для ве­де­ния бо­е­вых дей­ствий бы­ли раз­вер­ну­ты две ар­мии: Ека­те­ри­но­слав­ская под пред­во­ди­тель­ством ге­не­рал-фельд­мар­ша­ла Г.А. По­тем­ки­на-Та­ври­че­ско­го и Укра­ин­ская ге­не­рал-фельд­мар­ша­ла П.А. Ру­мян­це­ва-За­ду­най­ско­го. На пер­вое вре­мя им пред­пи­сы­ва­лось лишь охра­нять рос­сий­ские гра­ни­цы, и толь­ко Се­ва­сто­поль­ско­му фло­ту бы­ло ве­ле­но дей­ство­вать ре­ши­тель­но. Вско­ре про­изо­шла пер­вая ге­не­раль­ная ба­та­лия. Ту­рец­кий флот на­счи­ты­вал сем­на­дцать ли­ней­ных ко­раб­лей и во­семь фре­га­тов, а в рус­ской эс­кад­ре, аван­гар­дом ко­то­рой ко­ман­до­вал ка­пи­тан бри­га­дир­ско­го ран­га Фе­о­дор Уша­ков, бы­ло все­го два ли­ней­ных ко­раб­ля и де­сять фре­га­тов. 29 июня 1788 го­да про­тив­ни­ки об­на­ру­жи­ли друг дру­га и, на­хо­дясь во вза­им­ной бли­зо­сти, ста­ра­лись за­нять вы­год­ную по­зи­цию и со­хра­нить ли­нию ба­та­лии. Но 3 июля у ост­ро­ва Фидо­ни­си бой стал неиз­бе­жен. Ту­рец­кий флот всей мо­щью сво­ей ли­нии стал спус­кать­ся на рус­ские ко­раб­ли. И тут аван­гард­ный от­ряд Уша­ко­ва, «упо­тре­бив ста­ра­ние и ис­кус­ство», при­ба­вил па­ру­сов и ре­ши­тель­ным ма­нев­ром ли­шил воз­мож­но­сти ко­ман­ду­ю­ще­го ту­рец­ким фло­том Эс­ки-Гас­са­на охва­тить рус­ские ко­раб­ли и взять их на абор­даж. Вме­сте с тем Уша­ков от­ре­зал от ос­нов­ных сил два пе­ре­до­вых ту­рец­ких ко­раб­ля. Те, в свою оче­редь, об­на­ру­жив свое ги­бель­ное по­ло­же­ние, не до­жи­да­ясь ни­ка­ко­го сиг­на­ла, бро­си­лись спа­сать­ся бег­ством «с ве­ли­кой по­спеш­но­стью». Эс­ки-Гас­сан вы­нуж­ден был пу­стить­ся вдо­гон­ку сво­им ко­раб­лям. По­бе­да бы­ла за рус­ской эс­кад­рой.

Это сра­же­ние хоть и не име­ло су­ще­ствен­но­го вли­я­ния на де­ла всей кам­па­нии, но бы­ло при­ме­ча­тель­но в дру­гом. Впер­вые в от­кры­том бою ма­ло­чис­лен­ный рус­ский флот одер­жал по­бе­ду над пре­вос­хо­дя­щи­ми си­ла­ми про­тив­ни­ка. На­чаль­ствуя толь­ко аван­гар­дом, Фе­о­дор Уша­ков в дей­стви­тель­но­сти ру­ко­во­дил бо­ем всей эс­кад­ры, и его лич­ная храб­рость, ис­кус­ное вла­де­ние так­ти­кой, вы­да­ю­щи­е­ся ка­че­ства ко­ман­ди­ра и вы­со­кий ду­хов­ный об­лик ре­ши­ли сра­же­ние в на­шу поль­зу. Это бы­ла преж­де все­го ду­хов­ная по­бе­да, в ко­то­рой хри­сти­ан­ское са­мо­от­вер­же­ние ис­пол­ни­ло си­лой во­ин­ское ис­кус­ство. Ве­ра в веч­ную жизнь, несо­мнен­ное упо­ва­ние на по­мощь Бо­жию и, сле­до­ва­тель­но, неустра­ши­мость пе­ред непри­я­те­лем – вот что бы­ло ре­ша­ю­щим во фло­то­вод­че­ском та­лан­те Фе­о­до­ра Уша­ко­ва. По сво­е­му сми­ре­нию и от­сут­ствию тще­сла­вия Фе­о­дор Уша­ков в до­не­се­нии не се­бе при­пи­сал успех, но от­дал долж­ное му­же­ству и стрем­ле­нию к по­бе­де сво­их под­чи­нен­ных: «Все на­хо­дя­щи­е­ся в ко­ман­де вве­рен­но­го мне ко­раб­ля «Свя­то­го Пав­ла» гос­по­да обер-офи­це­ры и ниж­них чи­нов слу­жи­те­ли каж­дый по сво­е­му зва­нию опре­де­лен­ные от ме­ня им долж­но­сти ис­пол­ня­ли с та­ким от­мен­ным ста­ра­ни­ем и храб­рым ду­хом, что за необ­хо­ди­мый долг по­чи­таю от­несть им вся­кую за то до­стой­ную по­хва­лу...».

За­кон­чил­ся пер­вый год вой­ны, в ко­то­рый со­кру­ши­лись ту­рец­кие мор­ские си­лы, а мо­ло­дой Чер­но­мор­ский флот одер­жал ре­ши­тель­ную по­бе­ду, при­ве­дя От­то­ман­скую Пор­ту «в чрез­вы­чай­ный страх и ужас». Фе­о­дор Уша­ков, по­лу­чив чин контр-адми­ра­ла, был на­зна­чен в на­ча­ле 1790 го­да ко­ман­ду­ю­щим Чер­но­мор­ским фло­том. Князь По­тем­кин пи­сал Им­пе­ра­три­це: «Бла­го­да­ря Бо­га, и флот и фло­ти­лия на­ши силь­ней уже ту­рец­ких. Есть во фло­те Се­ва­сто­поль­ском контр-адми­рал Уша­ков. От­лич­но зна­ющ, пред­при­им­чив и охот­ник к служ­бе. Он мой бу­дет по­мощ­ник». А в бо­е­вой ин­струк­ции кня­зя По­тем­ки­на Фе­о­до­ру Уша­ко­ву го­во­ри­лось: «Тре­буй­те от вся­ко­го, чтоб дра­лись му­же­ствен­но или, луч­ше ска­жу, по-чер­но­мор­ски; чтоб бы­ли вни­ма­тель­ны к ис­пол­не­нию по­ве­ле­ний и не упус­ка­ли по­лез­ных слу­ча­ев... Бог с ва­ми! Воз­ла­гай­те твер­дую на Него на­деж­ду. Опол­чась Ве­рою, ко­неч­но по­бе­дим. Мо­лю Со­зда­те­ля и по­ру­чаю вас хо­да­тай­ству Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста!».

С та­ко­вым на­пут­стви­ем слу­жил пра­во­слав­ный во­ин Фе­о­дор Уша­ков, умно­жая сла­ву лю­без­но­го Оте­че­ства.

В на­ча­ле июля 1790 го­да, неда­ле­ко от Кер­чен­ско­го про­ли­ва, про­изо­шло оче­ред­ное сра­же­ние, в ко­то­ром эс­кад­ра Уша­ко­ва вновь одер­жа­ла бли­ста­тель­ную по­бе­ду. «Я сам удив­ля­юсь про­вор­ству и храб­ро­сти мо­их лю­дей, – пи­сал Уша­ков. – Они стре­ля­ли в непри­я­тель­ский ко­рабль не ча­сто и с та­кою сно­ров­кою, что, ка­за­лось, каж­дый учит­ся стре­лять по це­ли». Ко­неч­но, та­кая неустра­ши­мость и спо­кой­ствие ду­ха, про­яв­лен­ные участ­ни­ка­ми боя, го­во­рят о ве­ли­ком при­ме­ре их пред­во­ди­те­ля. Ека­те­ри­на II пи­са­ла кня­зю По­тем­ки­ну: «По­бе­ду Чер­но­мор­ско­го фло­та над Ту­рец­ким мы празд­но­ва­ли вче­ра мо­леб­стви­ем у Ка­зан­ской... Контр-адми­ра­лу Уша­ко­ву ве­ли­кое спа­си­бо про­шу от ме­ня ска­зать и всем его под­чи­нен­ным».

По­сле по­ра­же­ния при Кер­чи раз­бро­сан­ный по все­му мо­рю ту­рец­кий флот вновь стал со­би­рать­ся в еди­ную эс­кад­ру. Сул­тан Се­лим III для вер­но­сти дал в по­мощь ко­ман­ду­ю­ще­му ту­рец­ким фло­том Гус­сейн-па­ше опыт­но­го адми­ра­ла Са­ид-бея, на­ме­ре­ва­ясь пе­ре­ло­мить ход со­бы­тий в поль­зу Тур­ции. Но од­но де­ло на­ме­ре­ния, а дру­гое – встре­ча ли­цом к ли­цу с рус­ским пра­во­слав­ным во­ин­ством. Утром 28 ав­гу­ста ту­рец­кий флот сто­ял на яко­ре меж­ду Га­джи­бе­ем (впо­след­ствии Одес­сой) и ост­ро­вом Тенд­ра. И вдруг со сто­ро­ны Се­ва­сто­по­ля Гус­сейн об­на­ру­жил иду­щий под все­ми па­ру­са­ми рос­сий­ский флот. По­яв­ле­ние рус­ской эс­кад­ры Уша­ко­ва при­ве­ло ту­рок в чрез­вы­чай­ное за­ме­ша­тель­ство. Несмот­ря на пре­вос­ход­ство в си­лах, они спеш­но ста­ли ру­бить ка­на­ты и в без­по­ряд­ке от­хо­дить к Ду­наю. Уша­ков, спра­вед­ли­во по­ла­гая, что в нрав­ствен­ном от­но­ше­нии по­ло­ви­на по­бе­ды на его сто­роне, при­ка­зал нести все па­ру­са и, по­дой­дя к про­тив­ни­ку на ди­стан­цию кар­теч­но­го вы­стре­ла, об­ру­шил всю мощь бор­то­вой ар­тил­ле­рии на пе­ре­до­вую часть ту­рец­ко­го фло­та. Флаг­ман­ский ко­рабль Уша­ко­ва «Рож­де­ство Хри­сто­во» вел бой с тре­мя ко­раб­ля­ми про­тив­ни­ка, за­ста­вив их вый­ти из ли­нии. Рос­сий­ские су­да храб­ро сле­до­ва­ли при­ме­ру сво­е­го пред­во­ди­те­ля. За­ме­ша­тель­ство ту­рок воз­рас­та­ло с каж­дой ми­ну­той. Тес­ни­мые рус­ски­ми су­да­ми пе­ре­до­вые непри­я­тель­ские ко­раб­ли при­нуж­де­ны бы­ли пу­стить­ся в бег­ство. Флаг­ман­ский ко­рабль Са­ид-бея 74-пу­шеч­ный «Ка­пу­да­ния», бу­дучи силь­но по­вре­жден­ным, от­стал от ту­рец­ко­го фло­та. Рус­ские ко­раб­ли окру­жи­ли его, но он про­дол­жал храб­ро за­щи­щать­ся. То­гда Уша­ков, ви­дя без­по­лез­ное упор­ство непри­я­те­ля, на­пра­вил к нему «Рож­де­ство Хри­сто­во», по­до­шел на рас­сто­я­ние трид­ца­ти са­жен и сбил с него все мач­ты; за­тем встал бор­том про­тив но­са ту­рец­ко­го флаг­ма­на, го­то­вясь к оче­ред­но­му зал­пу. В это вре­мя «Ка­пу­да­ния» спу­стил флаг.

«Лю­ди непри­я­тель­ско­го ко­раб­ля, – до­кла­ды­вал впо­след­ствии Уша­ков, – вы­бе­жав все на­верх, на бак и на бор­та, и под­ни­мая ру­ки квер­ху, кри­ча­ли на мой ко­рабль и про­си­ли по­ща­ды и сво­е­го спа­се­ния. За­ме­тя оное, дан­ным сиг­на­лом при­ка­зал я бой пре­кра­тить и по­слать во­ору­жен­ные шлюп­ки для спа­се­ния ко­ман­ди­ра и слу­жи­те­лей, ибо во вре­мя бою храб­рость и от­ча­ян­ность ту­рец­ко­го адми­ра­ла трех­бун­чуж­но­го па­ши Са­ид-бея бы­ли столь без­пре­дель­ны, что он не сда­вал сво­е­го ко­раб­ля до тех пор, по­ка не был весь раз­бит до край­но­сти». Ко­гда рус­ские мо­ря­ки с объ­ято­го пла­ме­нем «Ка­пу­да­нии» сня­ли ка­пи­та­на, его офи­це­ров и са­мо­го Са­ид-бея, ко­рабль взле­тел на воз­дух вме­сте с остав­шим­ся эки­па­жем и каз­ной ту­рец­ко­го фло­та. Взрыв огром­но­го флаг­ман­ско­го ко­раб­ля на гла­зах у все­го фло­та про­из­вел на ту­рок силь­ней­шее впе­чат­ле­ние и до­вер­шил по­бе­ду, до­бы­тую Уша­ко­вым при Тендре.

Cам же Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич яс­но по­ни­мал: по­бе­ды на­ше­му во­ин­ству да­ру­ет Гос­подь, и без по­мо­щи Бо­жи­ей все уме­ние че­ло­ве­че­ское «ни­что­же есть». Знал, что в Рос­сии, на бе­ре­гу ре­ки Мок­ши, в Са­нак­сар­ской свя­той оби­те­ли воз­но­сит мо­лит­вы о нем ста­рец Фе­о­дор, в этот год при­бли­зив­ший­ся к ис­хо­ду от зем­но­го сво­е­го бы­тия. По воз­вра­ще­нии в Се­ва­сто­поль ко­ман­ду­ю­щим фло­том Фе­о­до­ром Уша­ко­вым был дан при­каз, в ко­то­ром го­во­ри­лось: «Вы­ра­жаю мою наи­при­зна­тель­ней­шую бла­го­дар­ность и ре­ко­мен­дую зав­траш­ний день для при­не­се­ния Все­выш­не­му мо­ле­ния за столь счаст­ли­во да­ро­ван­ную по­бе­ду; всем, ко­му воз­мож­но с су­дов, и свя­щен­ни­кам со все­го фло­та быть в церк­ви Св. Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца в 10 ча­сов по­по­лу­но­чи и по от­ше­ствии бла­годар­ствен­но­го мо­леб­на вы­па­лить с ко­раб­ля «Рож­де­ства Хри­сто­ва» из 51 пуш­ки».

В 1791 го­ду рус­ско-ту­рец­кая вой­на за­вер­ши­лась бли­ста­тель­ной по­бе­дой контр-адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва у мы­са Ка­лиа­крия. Тур­ция на­ме­ре­ва­лась на­не­сти ре­ши­тель­ный удар Рос­сии, чтобы при­ну­дить ее к за­клю­че­нию вы­год­но­го для Тур­ции ми­ра. Сул­тан при­звал на по­мощь флот из аф­ри­кан­ских вла­де­ний, про­сла­вив­ший­ся под пред­во­ди­тель­ством ал­жир­ца Се­ит-Али. Се­ит-Али хваст­ли­во по­обе­щал ви­нов­ни­ка недав­них по­ра­же­ний Тур­ции контр-адми­ра­ла Уша­ко­ва при­ве­сти в Кон­стан­ти­но­поль в це­пях. Пред­сто­я­ло ге­не­раль­ное сра­же­ние; это со­зна­ва­лось всем на­шим фло­том. «Мо­ли­тесь Бо­гу! – пи­сал князь По­тем­кин Уша­ко­ву. – Гос­подь нам по­мо­жет, по­ло­жи­тесь на Него; обод­ри­те ко­ман­ду и про­из­ве­ди­те в ней же­ла­ние к сра­же­нию. Ми­лость Бо­жия с ва­ми!». 31 июля на под­хо­дах к мысу Ка­лиа­крия Уша­ков об­на­ру­жил ту­рец­кий флот, сто­яв­ший в ли­нии на яко­ре под при­кры­ти­ем бе­ре­го­вых ба­та­рей. По­яв­ле­ние рус­ской эс­кад­ры бы­ло для ту­рок пол­ной неожи­дан­но­стью – их охва­ти­ла па­ни­ка. Тур­ки в спеш­ке ста­ли ру­бить ка­на­ты и ста­вить па­ру­са. При этом несколь­ко ко­раб­лей, не спра­вив­шись с управ­ле­ни­ем на кру­той волне при по­ры­ви­стом вет­ре, столк­ну­лись друг с дру­гом и по­лу­чи­ли по­вре­жде­ния. Уша­ков, бу­дучи на вет­ре и поль­зу­ясь нераз­бе­ри­хой в стане непри­я­те­ля, при­нял изу­ми­тель­ное по на­ход­чи­во­сти ре­ше­ние и по­вел свой флот меж­ду ту­рец­ки­ми ко­раб­ля­ми и без­пре­стан­но па­ля­щей бе­ре­го­вой ба­та­ре­ей, от­ре­зая ко­раб­ли от бе­ре­га. Бой раз­го­рел­ся с по­тря­са­ю­щей си­лою. Бо­е­вая ли­ния ту­рок бы­ла раз­би­та, их ко­раб­ли бы­ли на­столь­ко стес­не­ны, что би­ли друг в дру­га, укры­ва­ясь один за дру­го­го. Уша­ков на флаг­ман­ском ко­раб­ле «Рож­де­ство Хри­сто­во» по­гнал­ся за пы­тав­шим­ся уй­ти Се­ит-Али и, сбли­зив­шись с ним, ата­ко­вал его. Пер­вым же яд­ром с рус­ско­го флаг­ма­на на ал­жир­ском ко­раб­ле вдре­без­ги раз­нес­ло фор-стень­гу, ще­па от ко­то­рой от­ле­те­ла в Се­ит-Али, тя­же­ло ра­нив его в под­бо­ро­док. Окро­вав­лен­ный ал­жир­ский пред­во­ди­тель, не так дав­но по­хва­ляв­ший­ся пле­не­ни­ем Уша­ко­ва, был уне­сен с па­лу­бы в ка­ю­ту. Рус­ские ко­раб­ли, окру­жив про­тив­ни­ка, бук­валь­но осы­па­ли его яд­ра­ми. Ту­рец­кий флот был «со­вер­шен­но уже раз­бит до край­но­сти» и в оче­ред­ной раз бе­жал с по­ля боя. На­сту­пив­шая тем­но­та, по­ро­хо­вой дым и пе­ре­ме­на вет­ра спас­ли его от пол­но­го раз­гро­ма и пле­не­ния. Весь ту­рец­кий флот, ли­шив­ший­ся два­дца­ти вось­ми су­дов, раз­бро­са­ло по мо­рю. Боль­шая часть эки­па­жей бы­ла пе­ре­би­та, в то вре­мя как на рус­ских ко­раб­лях по­те­ри бы­ли незна­чи­тель­ны. А в Кон­стан­ти­но­по­ле, не имея из­ве­стий о про­ис­шед­шем мор­ском сра­же­нии, празд­но­ва­ли кур­бан-бай­рам и ра­до­ва­лись; но вско­ре «сверх ча­я­ния сия ра­дость об­ра­ти­лась в пе­чаль и страх», вы­зван­ные по­яв­ле­ни­ем у кре­по­стей Бос­фо­ра остат­ков эс­кад­ры «слав­но­го ал­жир­ца» Се­ит-Али: вид при­шед­ших пя­ти его ли­ней­ных ко­раб­лей и пя­ти дру­гих ма­лых су­дов был ужа­сен, «неко­то­рые из оных без мачт и так по­вре­жде­ны, что впредь слу­жить на мо­ре не мо­гут»; па­лу­бы бы­ли за­ва­ле­ны тру­па­ми и уми­ра­ю­щи­ми от ран; в до­вер­ше­ние все­го ко­рабль са­мо­го Се­ит-Али, вой­дя на рейд, стал на ви­ду у всех то­нуть и пу­шеч­ны­ми зал­па­ми про­сить о по­мо­щи...

«Ве­ли­кий! Тво­е­го фло­та боль­ше нет», – до­ло­жи­ли ту­рец­ко­му сул­та­ну. Тот был на­столь­ко на­пу­ган уви­ден­ным зре­ли­щем и из­ве­сти­ем о со­кру­ши­тель­ном по­ра­же­нии сво­е­го фло­та, что немед­лен­но по­спе­шил за­клю­чить мир с Рос­си­ей.

29 де­каб­ря 1791 го­да в Яс­сах был под­пи­сан мир­ный до­го­вор. Рос­сий­ское го­су­дар­ство, укре­пив свои по­зи­ции на юге, «твер­дою но­гою вста­ло на за­во­е­ван­ных им бе­ре­гах Чер­но­го мо­ря».

За столь зна­ме­ни­тую по­бе­ду контр-адми­ра­лу Фе­о­до­ру Уша­ко­ву по­жа­ло­ван был ор­ден свя­то­го Алек­сандра Нев­ско­го.

Еще в на­ча­ле вой­ны Фе­о­дор Уша­ков при­нял глав­ное на­чаль­ство над пор­том и го­ро­дом Се­ва­сто­по­лем. По за­клю­че­нии ми­ра с Тур­ци­ей он немед­лен­но при­сту­пил к по­чин­ке ко­раб­лей, по­строй­ке раз­ных мел­ких су­дов; по его рас­по­ря­же­ни­ям и при неустан­ном лич­ном уча­стии на бе­ре­гах бухт стро­и­лись при­ста­ни. Труд­но бы­ло с раз­ме­ще­ни­ем на бе­ре­гу мат­ро­сов и про­чих ниж­них чи­нов: они жи­ли в хи­жи­нах и ка­зар­мах, на­хо­див­ших­ся в низ­мен­ных ме­стах бух­ты, где от гни­ло­го воз­ду­ха, ис­хо­дя­ще­го от бо­лот Ин­кер­ма­на, лю­ди ча­сто бо­ле­ли и уми­ра­ли. Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич, как и в пе­ри­од борь­бы с чу­мой в Хер­соне, стал при­ни­мать са­мые ре­ши­тель­ные ме­ры к пре­кра­ще­нию бо­лез­ней. В удоб­ных, воз­вы­шен­ных и наи­бо­лее здо­ро­вых ме­стах им бы­ли по­стро­е­ны ка­зар­мы, гос­пи­таль. Он за­бо­тил­ся и об устрой­стве до­рог, рын­ков, ко­лод­цев и во­об­ще снаб­же­нии го­ро­да прес­ной во­дою и жиз­нен­ны­ми при­па­са­ми... Неболь­шая со­бор­ная цер­ковь свя­ти­те­ля Ни­ко­лая, по­кро­ви­те­ля в мо­ре пла­ва­ю­щих, бы­ла им пе­ре­стро­е­на и зна­чи­тель­но уве­ли­че­на. Бы­ва­ло, что из ка­зен­ных сумм, опре­де­ля­е­мых на со­дер­жа­ние Чер­но­мор­ско­го фло­та, те или иные по­став­ля­лись не­свое­вре­мен­но – то­гда Уша­ков вы­да­вал из соб­ствен­ных де­нег по не­сколь­ко ты­сяч в кон­то­ру Се­ва­сто­поль­ско­го пор­та, чтобы не оста­нав­ли­вать про­из­вод­ства ра­бот; «он чрез­вы­чай­но до­ро­жил ка­зен­ным ин­те­ре­сом, утвер­ждая, что в соб­ствен­ных день­гах долж­но быть щед­рым, а в ка­зен­ных ску­пым, – и пра­ви­ло сие до­ка­зы­вал на де­ле».

Осво­бо­дясь на вре­мя от рат­ных дел, про­слав­лен­ный адми­рал, ко­то­рый «к ве­ре от­цов сво­их ока­зы­вал чрез­вы­чай­ную при­вер­жен­ность», имел те­перь воз­мож­ность бо­лее пре­да­вать­ся мо­лит­ве: со­хра­ни­лось дра­го­цен­ное сви­де­тель­ство о его жиз­ни в Се­ва­сто­по­ле, ко­гда он «каж­дый день слу­шал за­ут­ре­ню, обед­ню, ве­чер­ню и пе­ред мо­лит­ва­ми ни­ко­гда не за­ни­мал­ся рас­смат­ри­ва­ни­ем дел во­ен­но-суд­ных; а про­из­но­ся при­го­вор, ща­дил му­жа, от­ца се­мей­ства мно­го­чис­лен­но­го; и был ис­пол­нен­ный доб­ро­ты необык­но­вен­ной...» В на­ча­ле 1793 го­да он при­зван был им­пе­ра­три­цею в Пе­тер­бург. Ека­те­ри­на II по­же­ла­ла ви­деть ге­роя, стя­жав­ше­го та­кую гром­кую сла­ву, и «встре­ти­ла в нем че­ло­ве­ка пря­мо­душ­но­го, скром­но­го, ма­ло зна­ко­мо­го с тре­бо­ва­ни­я­ми свет­ской жиз­ни». За за­слу­ги пе­ред пре­сто­лом и Оте­че­ством Ека­те­ри­на II под­нес­ла ему в дар необык­но­вен­ной кра­со­ты зо­ло­той скла­день-крест с мо­ща­ми свя­тых угод­ни­ков. В том же го­ду Фе­о­до­ру Уша­ко­ву был по­жа­ло­ван чин ви­це-адми­ра­ла.

В 1796 г. на рос­сий­ский пре­стол всту­пил им­пе­ра­тор Па­вел I.

Это бы­ло вре­мя, ко­гда ре­во­лю­ци­он­ная Фран­ция, по­прав за­ко­ны бо­же­ские и че­ло­ве­че­ские и умерт­вив мо­нар­ха, «об­ра­ти­лась к за­во­е­ва­нию и по­ра­бо­ще­нию со­сед­них дер­жав». Ви­це-адми­рал Уша­ков по­лу­чил при­каз при­ве­сти в бо­е­вую го­тов­ность Чер­но­мор­ский флот. Слож­ность об­ста­нов­ки для Рос­сии за­клю­ча­лась в том, что не бы­ло ни­ка­кой яс­но­сти, от ка­ко­го про­тив­ни­ка – Тур­ции или Фран­ции – за­щи­щать юж­ные ру­бе­жи. Фран­ция под­стре­ка­ла Тур­цию к войне с Рос­си­ей, и тур­кам, ко­неч­но же, хо­те­лось воз­вра­тить от­торг­ну­тые Рос­си­ей зем­ли; но, с дру­гой сто­ро­ны, со­сед­ство на Бал­ка­нах с фран­цу­за­ми ста­но­ви­лось для От­то­ман­ской Пор­ты ку­да бо­лее опас­ным, чем по­те­ря Кры­ма. Вско­ре сул­тан Се­лим III при­нял пред­ло­же­ние рос­сий­ско­го им­пе­ра­то­ра о со­ю­зе про­тив Фран­ции и об­ра­тил­ся к Пав­лу I с прось­бой о при­сыл­ке вспо­мо­га­тель­ной эс­кад­ры. В свя­зи с этим ви­це-адми­ра­лу Уша­ко­ву был до­став­лен вы­со­чай­ший ре­скрипт: «Коль ско­ро по­лу­чи­те из­ве­стие, что фран­цуз­ская эс­кад­ра по­ку­сит­ся вой­ти в Чер­ное мо­ре, то немед­лен­но, сыс­кав оную, дать ре­ши­тель­ное сра­же­ние, и МЫ на­де­ем­ся на ва­ше му­же­ство, храб­рость и ис­кус­ство, что честь НАШЕГО фла­га со­блю­де­на бу­дет...». В на­ча­ле ав­гу­ста 1798 го­да, на­хо­дясь вбли­зи Се­ва­сто­поль­ско­го рей­да с вве­рен­ной ему эс­кад­рой, Фе­о­дор Уша­ков по­лу­чил вы­со­чай­шее по­ве­ле­ние «тот­час сле­до­вать и со­дей­ство­вать с ту­рец­ким фло­том про­ти­ву зло­вред­ных на­ме­ре­ний Фран­ции, яко буй­на­го на­ро­да, ис­тре­бив­ше­го не ток­мо в пре­де­лах сво­их ве­ру и Бо­гом уста­нов­лен­ное пра­ви­тель­ство и за­ко­ны... но и у со­сед­ствен­ных на­ро­дов, ко­то­рые по несча­стию бы­ли им по­беж­де­ны или об­ма­ну­ты ве­ро­лом­ни­че­ски­ми их вну­ше­ни­я­ми...». Взяв курс на Кон­стан­ти­но­поль, рос­сий­ская эс­кад­ра ско­ро при­бли­зи­лась к Бос­фо­ру, и это­го ока­за­лось до­ста­точ­ным, чтобы Пор­та немед­лен­но объ­яви­ла вой­ну рес­пуб­ли­кан­ской Фран­ции.

Тур­ция встре­ча­ла рус­ские су­да на удив­ле­ние дру­же­люб­но. По­ра­зи­ла ту­рок опрят­ность, стро­гий по­ря­док на рус­ских су­дах. Один из вли­я­тель­ных вель­мож на встре­че у ви­зи­ря за­ме­тил, что «две­на­дцать ко­раб­лей рос­сий­ских ме­нее шу­му де­ла­ют, неже­ли од­на ту­рец­кая лод­ка; а мат­ро­сы столь крот­ки, что не при­чи­ня­ют жи­те­лям ни­ка­ких по ули­цам обид». И об­лик, и весь дух рус­ских мо­ря­ков бы­ли уди­ви­тель­ны тур­кам. Рос­сий­ская эс­кад­ра про­бы­ла в Кон­стан­ти­но­по­ле две неде­ли; 8 сен­тяб­ря, «дав тур­кам опыт неслы­хан­но­го по­ряд­ка и дис­ци­пли­ны», она сня­лась с яко­ря и при бла­го­по­луч­ном вет­ре на­пра­ви­ла свой путь к Дар­да­нел­лам, к ме­сту со­еди­не­ния с ту­рец­ким фло­том. Ко­ман­ду­ю­щим объ­еди­нен­ны­ми си­ла­ми на­зна­чен был ви­це-адми­рал Уша­ков. Тур­ки, на соб­ствен­ном опы­те зная его ис­кус­ство и храб­рость, пол­но­стью до­ве­ри­ли ему свой флот, а ка­пу­дан-па­ша Ка­дыр-бей име­нем сул­та­на обя­зан был по­чи­тать рос­сий­ско­го ви­це-адми­ра­ла «яко учи­те­ля».

Так на­ча­лась зна­ме­ни­тая сре­ди­зем­но­мор­ская кам­па­ния ви­це-адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, в ко­то­рой он по­ка­зал се­бя не толь­ко как ве­ли­кий фло­то­во­дец, но и как муд­рый го­судар­ствен­ный де­я­тель, ми­ло­серд­ный хри­сти­а­нин и бла­го­де­тель осво­бож­ден­ных им на­ро­дов.

Пер­вой за­да­чей эс­кад­ры бы­ло взя­тие Иони­че­ских ост­ро­вов, рас­по­ло­жен­ных вдоль юго-за­пад­но­го по­бе­ре­жья Гре­ции, глав­ный из ко­то­рых – Кор­фу, имея и без то­го мощ­ней­шие в Ев­ро­пе ба­сти­о­ны, был еще зна­чи­тель­но укреп­лен фран­цу­за­ми и счи­тал­ся непри­ступ­ным. Ко­рен­ные жи­те­ли за­ня­тых фран­цу­за­ми ост­ро­вов бы­ли пра­во­слав­ны­ми гре­ка­ми, а на Кор­фу на­хо­ди­лась (пре­бы­ва­ю­щая и до­ныне) ве­ли­кая хри­сти­ан­ская свя­ты­ня – мо­щи свя­ти­те­ля Спи­ри­до­на Три­ми­фунт­ско­го. Фе­о­дор Уша­ков по­сту­пил пре­муд­ро: он, преж­де все­го, об­ра­тил­ся с пись­мен­ным воз­зва­ни­ем к жи­те­лям ост­ро­вов, при­зы­вая их со­дей­ство­вать в «низ­вер­же­нии неснос­но­го ига» без­бож­ни­ков-фран­цу­зов. От­ве­том бы­ла по­все­мест­ная во­ору­жен­ная по­мощь на­се­ле­ния, во­оду­шев­лен­но­го при­бы­ти­ем рус­ской пра­во­слав­ной эс­кад­ры. Как ни со­про­тив­ля­лись фран­цу­зы, наш де­сант ре­ши­тель­ны­ми дей­стви­я­ми осво­бо­дил ост­ров Це­ри­го, за­тем Зан­те...

Ко­гда фран­цуз­ский гар­ни­зон на ост­ро­ве Зан­те сдал­ся, то «на дру­гой день глав­но­ко­ман­ду­ю­щий ви­це-адми­рал Уша­ков, вме­сте с ка­пи­та­на­ми и офи­це­ра­ми эс­кад­ры, съе­хал на бе­рег для слу­ша­ния бла­годар­ствен­но­го мо­леб­на в церк­ви св. чу­до­твор­ца Ди­о­ни­сия. Зво­ном ко­ло­ко­лов и ру­жей­ной паль­бой при­вет­ство­ва­ны бы­ли шлюп­ки, ко­гда при­бли­жа­лись к бе­ре­гу; все ули­цы укра­си­лись вы­став­лен­ны­ми в ок­нах рус­ски­ми фла­га­ми – бе­лы­ми с си­ним ан­дре­ев­ским кре­стом, и по­чти все жи­те­ли име­ли та­кие же фла­ги в ру­ках, без­пре­стан­но вос­кли­цая: «Да здрав­ству­ет го­су­дарь наш Па­вел Пет­ро­вич! Да здрав­ству­ет из­ба­ви­тель и вос­ста­но­ви­тель пра­во­слав­ной ве­ры в на­шем Оте­че­стве!» На при­ста­ни ви­це-адми­рал при­нят был ду­хо­вен­ством и ста­рей­ши­на­ми; он по­сле­до­вал в со­бор­ную цер­ковь, а по­сле бо­го­слу­же­ния при­кла­ды­вал­ся к мо­щам свя­то­го Ди­о­ни­сия, по­кро­ви­те­ля ост­ро­ва Зан­те; жи­те­ли по­всю­ду встре­ча­ли его с осо­бен­ны­ми по­че­стя­ми и ра­дост­ны­ми кри­ка­ми; по сле­дам его бро­са­ли цве­ты; ма­те­ри, в сле­зах ра­до­сти, вы­но­си­ли де­тей, за­став­ляя их це­ло­вать ру­ки на­ших офи­це­ров и герб рос­сий­ский на сол­дат­ских сум­ках. Жен­щи­ны, а особ­ли­во ста­рые, про­тя­ги­ва­ли из окон ру­ки, кре­сти­лись и пла­ка­ли», – так за­пи­сы­вал оче­ви­дец.

То же бы­ло и при ост­ро­ве Ке­фа­ло­ния: «...жи­те­ли вез­де под­ни­ма­ли рус­ские фла­ги и спо­соб­ство­ва­ли де­сант­ным вой­скам отыс­ки­вать фран­цу­зов, скрыв­ших­ся в го­рах и уще­льях; а ко­гда ост­ров был взят, мест­ный ар­хи­ерей и ду­хо­вен­ство с кре­ста­ми, все дво­рян­ство и жи­те­ли, при ко­ло­коль­ном звоне и паль­бе из пу­шек и ру­жей, встре­ти­ли на­чаль­ни­ка рус­ско­го от­ря­да и ко­ман­ди­ров су­дов, ко­гда они съе­ха­ли на бе­рег».

Но меж­ду тем с са­мо­го на­ча­ла сов­мест­ной кам­па­нии, осо­бен­но ко­гда пе­ре­шли к во­ен­ным дей­стви­ям, вы­яс­ни­лось, что от ту­рец­кой вспо­мо­га­тель­ной эс­кад­ры по­мо­щи бы­ло ме­нее, чем непри­ят­но­стей и хло­пот. Тур­ки при всех льсти­вых за­ве­ре­ни­ях и го­тов­но­сти со­труд­ни­чать бы­ли на­столь­ко неор­га­ни­зо­ван­ны и ди­ки, что ви­це-адми­рал дол­жен был дер­жать их по­за­ди сво­ей эс­кад­ры, ста­ра­ясь не под­пус­кать к де­лу. Это бы­ла обу­за, о ко­то­рой, впро­чем, бу­дучи глав­но­ко­ман­ду­ю­щим, он обя­зан был за­бо­тить­ся, то есть кор­мить, оде­вать, обу­чать во­ин­ско­му ре­ме­с­лу, чтоб ис­поль­зо­вать хо­тя бы от­ча­сти. Мест­ное на­се­ле­ние от­кры­ва­ло две­ри рус­ским – и за­хло­пы­ва­ло их пе­ред тур­ка­ми. Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу при­хо­ди­лось непро­сто, и он про­явил мно­го рас­су­ди­тель­но­сти, тер­пе­ния, по­ли­ти­че­ско­го так­та, чтобы со­блю­сти со­юз­ные до­го­во­рен­но­сти и удер­жать ту­рок от при­су­щих им без­об­ра­зий – глав­ным об­ра­зом, от необуз­дан­но­го вар­вар­ства и же­сто­ко­сти. Осо­бен­но не нра­ви­лось тур­кам ми­ло­сти­вое об­ра­ще­ние рус­ских с плен­ны­ми фран­цу­за­ми. Ко­гда Фе­о­дор Уша­ков при­нял пер­вых плен­ных на ост­ро­ве Це­ри­го, ту­рец­кий адми­рал Ка­дыр-бей про­сил его о поз­во­ле­нии упо­тре­бить про­тив них во­ен­ную хит­рость. «Ка­кую?» – спро­сил Уша­ков. Ка­дыр-бей от­ве­чал: «По обе­ща­нию Ва­ше­му, фран­цу­зы на­де­ют­ся от­пра­вить­ся в оте­че­ство и ле­жат те­перь спо­кой­но в на­шем ла­ге­ре. Поз­воль­те мне по­дой­ти к ним но­чью ти­хо и всех вы­ре­зать». Со­стра­да­тель­ное серд­це Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, ко­неч­но же, от­верг­ло сию ужа­са­ю­щую же­сто­кость, – че­му ту­рец­кий адми­рал крайне ди­вил­ся... Но осо­бен­но мно­го хло­пот до­став­лял Уша­ко­ву хит­рый и ко­вар­ный Али-па­ша, ко­ман­до­вав­ший су­хо­пут­ны­ми ту­рец­ки­ми вой­ска­ми и при­вык­ший без­на­ка­зан­но без­чин­ство­вать на гре­че­ском и ал­бан­ском по­бе­ре­жьях.

10 но­яб­ря 1798 го­да Фе­о­дор Уша­ков в до­не­се­нии пи­сал: «Бла­го­да­ре­ние Все­выш­не­му Бо­гу, мы с со­еди­нен­ны­ми эс­кад­ра­ми, кро­ме Кор­фу, все про­чие ост­ро­ва от рук зло­вред­ных фран­цу­зов осво­бо­ди­ли». Со­брав все си­лы при Кор­фу, глав­но­ко­ман­ду­ю­щий на­чал осу­ществ­лять бло­ка­ду ост­ро­ва и под­го­тов­ку к штур­му этой мощ­ней­шей в Ев­ро­пе кре­по­сти. Бло­ка­да, вся тя­го­та ко­то­рой па­ла на од­ну рус­скую эс­кад­ру, про­хо­ди­ла в усло­ви­ях для на­ших мо­ря­ков са­мых небла­го­при­ят­ных. Преж­де все­го, по­сле­до­ва­ли зна­чи­тель­ные пе­ре­бои с по­став­кой про­до­воль­ствия и аму­ни­ции, а так­же и ма­те­ри­а­лов, необ­хо­ди­мых для те­ку­ще­го ре­мон­та су­дов, – все это по до­го­во­ру обя­за­на бы­ла де­лать ту­рец­кая сто­ро­на, од­на­ко сплошь и ря­дом воз­ни­ка­ли несо­от­вет­ствия, про­ис­хо­див­шие от зло­упо­треб­ле­ний и нера­де­ния ту­рец­ких чи­нов­ни­ков. Эс­кад­ра бы­ла «в крайне бед­ствен­ном со­сто­я­нии». Ту­рец­кие долж­ност­ные ли­ца, ко­то­рые обя­за­ны бы­ли предо­ста­вить в срок де­сант­ные вой­ска с ал­бан­ско­го бе­ре­га об­щим чис­лом до че­тыр­на­дца­ти ты­сяч че­ло­век и да­же «столь­ко, сколь­ко глав­но­ко­ман­ду­ю­щий от них по­тре­бу­ет», в дей­стви­тель­но­сти со­бра­ли лишь треть обе­щан­но­го, так что в до­не­се­нии го­су­да­рю ви­це-адми­рал Уша­ков пи­сал: «Ес­ли бы я имел один толь­ко полк рос­сий­ско­го су­хо­пут­но­го вой­ска для де­сан­та, непре­мен­но на­де­ял­ся бы я Кор­фу взять со­во­куп­но вме­сте с жи­те­ля­ми, ко­то­рые од­ной толь­ко ми­ло­сти про­сят, чтобы ни­чьих дру­гих войск, кро­ме на­ших, к то­му не до­пус­кать». По­ми­мо неуря­диц с со­юз­ни­ка­ми, бло­ка­да ослож­ня­лась так­же и упор­ным со­про­тив­ле­ни­ем фран­цу­зов, да еще и зи­ма в тот год бы­ла необык­но­вен­но су­ро­ва на юге Ев­ро­пы. «На­ши слу­жи­те­ли, – пи­сал в до­не­се­нии Уша­ков, – от рев­но­сти сво­ей и же­лая уго­дить мне, ока­зы­ва­ли на ба­та­ре­ях необык­но­вен­ную де­я­тель­ность: они ра­бо­та­ли и в дождь, и в мок­ро­ту, или же об­мо­ро­жен­ные в гря­зи, но все тер­пе­ли­во сно­си­ли и с ве­ли­кой рев­но­стию ста­ра­лись». Сам адми­рал, под­дер­жи­вая дух сво­их мо­ря­ков, по­да­вал при­мер неуто­ми­мой де­я­тель­но­сти. «День и ночь пре­бы­вал он на ко­раб­ле сво­ем в тру­дах, обу­чая мат­ро­сов к вы­сад­ке, к стрель­бе и ко всем дей­стви­ям су­хо­пут­но­го во­и­на», – пи­сал участ­ник тех со­бы­тий ка­пи­тан-лей­те­нант Егор Ме­так­са. На­ко­нец, все бы­ло го­то­во для штур­ма, и на об­щем со­ве­те по­ло­же­но бы­ло ис­пол­нить это при пер­вом удоб­ном вет­ре. Вой­скам да­на бы­ла бо­е­вая ин­струк­ция, ко­то­рую ви­це-адми­рал Фе­о­дор Уша­ков за­кон­чил сло­ва­ми: «...по­сту­пать с храб­ро­стию, бла­го­ра­зум­но и со­об­раз­но с за­ко­на­ми. Про­шу бла­го­сло­ве­ния Все­выш­ня­го и на­де­юсь на рев­ность и усер­дие гос­под ко­ман­ду­ю­щих».

Бла­го­при­ят­ный ве­тер по­дул 18 фев­ра­ля, и в семь ча­сов по­по­лу­но­чи на­чал­ся штурм. Пер­во­на­чаль­но удар был об­ру­шен на ост­ров Ви­до, с мо­ря при­кры­вав­ший глав­ную кре­пость. В опи­са­нии Его­ра Ме­так­сы чи­та­ем: «Без­пре­рыв­ная страш­ная стрель­ба и гром боль­ших ору­дий при­во­ди­ли в тре­пет все окрест­но­сти. Ост­ров Ви­до был весь взо­рван кар­те­ча­ми, и не толь­ко око­пы, не оста­лось де­ре­ва, ко­то­рое не бы­ло бы по­вре­жде­но сим ужас­ным же­лез­ным гра­дом». В ре­ши­тель­ных слу­ча­ях Фе­о­дор Уша­ков по­да­вал со­бою при­мер: так и те­перь, сиг­на­лом при­ка­зав­ши всем су­дам про­дол­жать свои дей­ствия несмот­ря на дви­же­ние флаг­ма­на, сам по­до­шел вплот­ную к бе­ре­гу про­тив силь­ней­шей ба­та­реи фран­цу­зов и через ко­рот­кое вре­мя сбил эту ба­та­рею, у ко­то­рой «в пе­чах бы­ло мно­же­ство при­го­тов­лен­ных ка­ле­ных ядер», и она ими па­ли­ла. «Ту­рец­кие же ко­раб­ли и фре­га­ты – все бы­ли по­за­ди нас и не близ­ко к ост­ро­ву; ес­ли они и  стре­ля­ли на оный, то чрез нас, и два яд­ра в бок мо­е­го ко­раб­ля по­са­ди­ли...» – пи­сал впо­след­ствии адми­рал. «Ост­ров усе­ян был на­ши­ми яд­ра­ми, силь­ною ка­но­на­дою все по­чти ба­та­реи его ис­треб­ле­ны и об­ра­ще­ны в прах». В то же вре­мя на флаг­ман­ском ко­раб­ле «Свя­той Па­вел» был под­нят сиг­нал к вы­сад­ке де­сан­та, за­бла­говре­мен­но по­са­жен­но­го на греб­ные су­да. Под при­кры­ти­ем ко­ра­бель­ной ар­тил­ле­рии де­сант утвер­дил­ся меж­ду вра­же­ски­ми ба­та­ре­я­ми и по­шел к се­ре­дине ост­ро­ва. Тур­ки, вхо­див­шие в со­став де­сан­та, озлоб­лен­ные упор­ным со­про­тив­ле­ни­ем фран­цу­зов, при­ня­лись ре­зать го­ло­вы всем плен­ным, по­пав­шим­ся в их ру­ки. Про­ис­хо­ди­ли же­сто­кие сце­ны, по­доб­ные сле­ду­ю­щей, опи­сан­ной оче­вид­цем: «На­ши офи­це­ры и мат­ро­сы ки­ну­лись вслед за тур­ка­ми, и так как му­суль­ма­нам за каж­дую го­ло­ву вы­да­ва­лось по чер­вон­цу, то на­ши, ви­дя все свои убеж­де­ния не дей­стви­тель­ны­ми, на­ча­ли соб­ствен­ны­ми день­га­ми вы­ку­пать плен­ных. За­ме­тив, что несколь­ко ту­рок окру­жи­ли мо­ло­до­го фран­цу­за, один из на­ших офи­це­ров по­спе­шил к нему в то са­мое вре­мя, ко­гда несчаст­ный раз­вя­зы­вал уже гал­стух, имея пе­ред гла­за­ми от­кры­тый ме­шок с от­ре­зан­ны­ми го­ло­ва­ми со­оте­че­ствен­ни­ков. Узнав, что за вы­куп тре­бо­ва­лось несколь­ко чер­вон­цев, но не имея столь­ко при се­бе, наш офи­цер от­да­ет тур­кам свои ча­сы – и го­ло­ва фран­цу­за оста­лась на пле­чах...». Уве­ща­ния и угро­зы не мог­ли при­ве­сти ту­рок к по­слу­ша­нию; то­гда ко­ман­дир рус­ских де­сант­ни­ков со­ста­вил ка­ре из лю­дей сво­е­го от­ря­да, чтобы в се­ре­дине его укры­вать плен­ных, и тем спа­се­на бы­ла жизнь весь­ма мно­гих. Впо­след­ствии Егор Ме­так­са пи­сал: «Рус­ские и здесь до­ка­за­ли, что ис­тин­ная храб­рость со­пря­же­на все­гда с че­ло­ве­ко­лю­би­ем, что по­бе­да вен­ча­ет­ся ве­ли­ко­ду­ши­ем, а не же­сто­ко­стью, и что зва­ние во­и­на и хри­сти­а­ни­на долж­ны быть нераз­луч­ны».

К двум ча­сам по­по­лу­дни ост­ров Ви­до был взят. На сле­ду­ю­щий день, 19 фев­ра­ля 1799 го­да, па­ла и кре­пость Кор­фу. Это был день ве­ли­ко­го тор­же­ства адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, тор­же­ства его во­ен­но­го та­лан­та и твер­дой во­ли, под­дер­жан­ных храб­ро­стью и ис­кус­ством его под­чи­нен­ных, их до­ве­ри­ем к сво­е­му по­бе­до­нос­но­му пред­во­ди­те­лю и его уве­рен­но­стью в их непо­ко­ле­би­мое му­же­ство. Это был день тор­же­ства рус­ско­го пра­во­слав­но­го ду­ха и пре­дан­но­сти сво­е­му оте­че­ству. Взя­тый в плен «ге­не­рал Пиврон был объ­ят та­ким ужа­сом, что за обе­дом у адми­ра­ла не мог удер­жать лож­ки от дро­жа­ния рук и при­зна­вал­ся, что во всю свою жизнь не ви­дал ужас­ней­ше­го де­ла». Узнав о по­бе­де при Кор­фу, ве­ли­кий рус­ский пол­ко­во­дец Су­во­ров вос­клик­нул: «Ура! рус­ско­му фло­ту! Я те­перь го­во­рю сам се­бе: за­чем не был я при Кор­фу хо­тя мич­ма­ном?»

На дру­гой день по­сле сда­чи кре­по­сти, ко­гда глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­му при­ве­зе­ны бы­ли на ко­рабль «Свя­той Па­вел» фран­цуз­ские фла­ги, клю­чи и зна­мя гар­ни­зо­на, он со­шел на бе­рег, «тор­же­ствен­но встре­чен­ный на­ро­дом, не знав­шим гра­ниц сво­ей ра­до­сти и вос­тор­га, и от­пра­вил­ся в цер­ковь для при­не­се­ния Гос­по­ду Бо­гу бла­годар­ствен­но­го мо­леб­ствия... А 27 мар­та, в пер­вый день Свя­той Пас­хи, адми­рал на­зна­чил боль­шое тор­же­ство, при­гла­сив­ши ду­хо­вен­ство сде­лать вы­нос мо­щей угод­ни­ка Бо­жи­его Спи­ри­до­на Три­ми­фунт­ско­го. На­род со­брал­ся со всех де­ре­вень и с ближ­них ост­ро­вов. При вы­но­се из церк­ви свя­тых мо­щей рас­став­ле­ны бы­ли по обе­им сто­ро­нам пу­ти, по ко­то­ро­му по­шла про­цес­сия, рус­ские вой­ска; гроб­ни­цу под­дер­жи­ва­ли сам адми­рал, его офи­це­ры и пер­вые чи­нов­ные ар­хон­ты ост­ро­ва; свя­тые мо­щи об­не­се­ны бы­ли во­круг кре­пост­ных стро­е­ний, и в это вре­мя ото­всю­ду про­из­во­ди­лась ру­жей­ная и пу­шеч­ная паль­ба... Всю ночь на­род ли­ко­вал».

Им­пе­ра­тор Па­вел I за по­бе­ду при Кор­фу про­из­вел Фе­о­до­ра Уша­ко­ва в адми­ра­лы. Это бы­ла по­след­няя на­гра­да, по­лу­чен­ная им от сво­их го­су­да­рей.

Воз­дав бла­го­да­ре­ние Бо­гу, Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич про­дол­жил вы­пол­не­ние воз­ло­жен­ных на него за­дач. Тре­бо­ва­лось об­ра­зо­вать на осво­бож­ден­ных ост­ро­вах но­вую го­судар­ствен­ность, и адми­рал Уша­ков, как пол­но­моч­ный пред­ста­ви­тель Рос­сии, не по­сту­па­ясь сво­и­ми хри­сти­ан­ски­ми убеж­де­ни­я­ми, су­мел со­здать на Иони­че­ских ост­ро­вах та­кую фор­му прав­ле­ния, ко­то­рая обез­пе­чи­ла все­му на­ро­ду «мир, ти­ши­ну и спо­кой­ствие». «Лю­ди всех со­сло­вий и на­ций, – об­ра­щал­ся он к жи­те­лям ост­ро­вов, – чти­те власт­ное пред­на­зна­че­ние че­ло­веч­но­сти. Да пре­кра­тят­ся раз­до­ры, да умолкнет дух вен­дет­ты, да во­ца­рит­ся мир, доб­рый по­ря­док и об­щее со­гла­сие!...» Фе­о­дор Уша­ков, бу­дучи вер­ным слу­гой Ца­рю и Оте­че­ству, рев­ност­но от­ста­и­вал ин­те­ре­сы Рос­сии и в то же вре­мя как хри­сти­а­нин, как че­ло­век «доб­ро­ты необык­но­вен­ной», он дви­жим был ис­крен­ним же­ла­ни­ем дать гре­че­ско­му на­се­ле­нию – дру­зьям Рос­сии, еди­но­вер­цам, недав­ним со­рат­ни­кам в осво­бож­де­нии ост­ро­вов «от зло­вред­ных и без­бож­ных фран­цу­зов» – спо­кой­ствие и бла­го­по­лу­чие. Так об­ра­зо­ва­лась Рес­пуб­ли­ка Се­ми Со­еди­нен­ных Ост­ро­вов – пер­вое гре­че­ское на­цио­наль­ное го­су­дар­ство Но­во­го вре­ме­ни. Фе­о­дор Уша­ков, по­ка­зав­ший здесь се­бя ве­ли­ким сы­ном Рос­сии, го­во­рил впо­след­ствии, что «имел сча­стие осво­бож­дать оные ост­ро­ва от непри­я­те­лей, уста­нов­лять пра­ви­тель­ства и со­дер­жать в них мир, со­гла­сие, ти­ши­ну и спо­кой­ствие...».

В то же вре­мя по­пуще­ни­ем Бо­жи­им при­шлось Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу пре­тер­петь ве­ли­кие нрав­ствен­ные стра­да­ния. Преж­де все­го неко­то­рые ту­рец­кие во­ен­а­чаль­ни­ки, раз­гне­ван­ные стро­ги­ми ме­ра­ми рус­ско­го адми­ра­ла, ре­ши­тель­но пре­се­кав­ше­го же­сто­ко­сти и ко­щун­ства ту­рок, гра­бив­ших церк­ви и разо­ряв­ших ико­но­ста­сы, на­ча­ли кле­ве­тать на Фе­о­до­ра Уша­ко­ва, об­ви­няя его пе­ред рус­ским по­слан­ни­ком в Кон­стан­ти­но­по­ле То­ма­рой в том, что адми­рал-де непра­виль­но рас­пре­де­ля­ет меж­ду со­юз­ны­ми эс­кад­ра­ми при­зо­вые, по­лу­чен­ные за по­бе­ду, к то­му же при­сва­и­вая их се­бе... Чест­ный и нес­тя­жа­тель­ный Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич дол­жен был объ­яс­нять­ся. Со скор­бью пи­сал он по­слан­ни­ку: «Я не ин­те­ре­со­вал­ся ни­где ни од­ной по­луш­кою и не имею на­доб­но­сти; Все­ми­ло­сти­вей­ший Го­су­дарь мой Им­пе­ра­тор и Его Сул­тан­ское Ве­ли­че­ство снаб­ди­ли ме­ня до­ста­точ­но на ма­лые мои из­держ­ки. Я не жи­ву рос­кош­но, по­то­му и не имею ни в чем нуж­ды, и еще уде­ляю бед­ным, и для при­вле­че­ния раз­ных лю­дей, ко­то­рые по­мо­га­ют нам усер­ди­ем сво­им в во­ен­ных де­лах. Я не имею этой ни­зо­сти, как зло­сло­вит ме­ня ка­пу­дан-па­ша...». И в дру­гом пись­ме: «Все со­кро­ви­ща в све­те ме­ня не обо­льстят, и я ни­че­го не же­лаю и ни­че­го не ищу от мо­е­го ма­ло­лет­ства; ве­рен Го­су­да­рю и Оте­че­ству, и один рубль, от Мо­нар­шей ру­ки по­лу­чен­ный, по­чи­таю пре­вос­ход­ней­ше вся­кой дра­го­цен­но­сти, непра­виль­но на­жи­той».

Бы­ло и дру­гое: луч­шие ка­че­ства Фе­о­до­ра Уша­ко­ва как во­и­на-хри­сти­а­ни­на, на­при­мер, его ми­ло­сер­дие к плен­ным, вхо­ди­ли в кон­фликт с ин­те­ре­са­ми го­судар­ствен­ной вла­сти; сколь­ко сер­деч­ной бо­ли дол­жен был ис­пы­ты­вать адми­рал, ко­то­ро­му вы­ше­упо­мя­ну­тый В.С. То­ма­ра, на­зы­вая его «наш доб­рый и чест­ный Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич», пре­про­вож­дал сек­рет­ное рас­по­ря­же­ние, в ко­ем, «при изъ­яв­ле­нии ду­шев­но­го по­чте­ния к по­лез­ным и слав­ным тру­дам» адми­ра­ла, ему разъ­яс­ня­лось, «что на­ме­ре­ние Вы­со­чай­ше­го Дво­ра есть ста­рать­ся чем мож­но бо­лее раз­дра­жить вза­им­но Пор­ту и Фран­цию; след­ствен­но, со­блю­дая... в рас­суж­де­нии фран­цу­зов пра­ви­ла вой­ны, во­об­ще при­ня­тые, не долж­но по­нуж­дать тур­ков к на­блю­де­нию их. Пу­щай они что хо­тят де­ла­ют с фран­цу­за­ми... а [рус­ским] обре­ме­нять­ся плен­ны­ми не сле­ду­ет и невоз­мож­но». И сколь­ко бы­ло слу­ча­ев, по­доб­ных это­му!

И на­ко­нец, по­ло­же­ние са­мой рус­ской эс­кад­ры, ко­то­рой необ­хо­ди­мо бы­ло про­дол­жать во­ен­ные дей­ствия про­тив фран­цу­зов, оста­ва­лось во мно­гих от­но­ше­ни­ях тя­же­лым. Преж­де все­го, про­до­воль­ствие, по­став­ля­е­мое тур­ка­ми из Кон­стан­ти­но­по­ля, бы­ло весь­ма нехо­ро­ше­го ка­че­ства, да и по­став­ля­лось не во­вре­мя; эти «и про­чие раз­ные об­сто­я­тель­ства, – пи­сал адми­рал, – по­вер­га­ют ме­ня в ве­ли­кое уны­ние и да­же в со­вер­шен­ную бо­лезнь. Изо всей древ­ней ис­то­рии не знаю и не на­хо­жу я при­ме­ров, чтобы ко­гда ка­кой флот мог на­хо­дить­ся в от­да­лен­но­сти без вся­ких снаб­же­ний и в та­кой край­но­сти, в ка­кой мы те­перь на­хо­дим­ся... Мы не же­ла­ем ни­ка­ко­го на­граж­де­ния, лишь бы толь­ко слу­жи­те­ли на­ши, столь вер­но и рев­ност­но слу­жа­щие, не бы­ли бы боль­ны и не уми­ра­ли с го­ло­ду». Эти его сло­ва, пол­ные скор­би и недо­уме­ния от про­ис­хо­дя­ще­го, мно­го­го сто­ят. Что же по­мог­ло усто­ять рус­ским мо­ря­кам про­тив столь­ких ис­пы­та­ний? Несо­мнен­но, их пра­во­слав­ный дух, их вер­ность Ца­рю и Оте­че­ству, ве­ли­кий при­мер глав­но­ко­ман­ду­ю­ще­го и их все­об­щая лю­бовь к нему – «ба­тюш­ке на­ше­му Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу». Он все­гда учил сво­их офи­це­ров: «За­пом­ни­те непре­лож­ное пра­ви­ло, что ко­ман­дир над ко­раб­лем по­чи­та­ет­ся за­щи­ти­те­лем дру­гих и от­цом все­го эки­па­жа».

А меж­ду тем мис­сия его в Сре­ди­зем­ном мо­ре еще не за­кон­чи­лась. В Се­вер­ной Ита­лии рус­ские под пред­во­ди­тель­ством слав­но­го Су­во­ро­ва гро­ми­ли «непо­бе­ди­мую» ар­мию фран­цу­зов. Су­во­ров про­сил адми­ра­ла Уша­ко­ва с юга ока­зы­вать ему все­мер­ную под­держ­ку. И вот, на­хо­дясь в тес­ней­шем вза­и­мо­дей­ствии, они би­ли фран­цуз­ских рес­пуб­ли­кан­цев на су­ше и на мо­ре. Два ве­ли­ких сы­на Рос­сии – они по­ка­за­ли все­му ми­ру, что та­кое рус­ское во­ин­ство. От­ря­ды ко­раб­лей с де­сан­том стре­ми­тель­ны­ми пе­ре­дви­же­ни­я­ми по Адри­а­ти­ке и вдоль юго-за­пад­ных бе­ре­гов Ита­лии на­во­ди­ли па­ни­ку на фран­цуз­ские гар­ни­зо­ны. Но и тут не обо­шлось без коз­ней: ин­три­го­ва­ли ан­гли­чане, а их зна­ме­ни­тый контр-адми­рал Го­ра­цио Нель­сон вся­че­ски пы­тал­ся до­са­ждать Уша­ко­ву; сла­ва рус­ско­го фло­то­вод­ца не да­ва­ла по­коя Нель­со­ну. В пе­ре­пис­ке с сво­и­ми дру­зья­ми он за­яв­лял, что Уша­ков «дер­жит се­бя так вы­со­ко, что это от­вра­ти­тель­но». Спо­кой­ная учти­вость рус­ско­го адми­ра­ла раз­дра­жа­ла Нель­со­на: «Под его веж­ли­вой на­руж­но­стью скры­ва­ет­ся мед­ведь...». И на­ко­нец, уже с пол­ной от­кро­вен­но­стью: «Я нена­ви­жу рус­ских...». Это чув­ство­вал и сам Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич: «За­висть, быть мо­жет, про­тив ме­ня дей­ству­ет за Кор­фу... Что се­му при­чи­ною? не знаю...». Тем вре­ме­нем рус­ские мо­ря­ки и де­сант­ни­ки взя­ли го­род Ба­ри, где от­слу­жи­ли бла­годар­ствен­ный мо­ле­бен у мо­щей свя­ти­те­ля Ни­ко­лая Чу­до­твор­ца, за­тем Неа­поль и 30 сен­тяб­ря 1799 го­да во­шли в Рим.

Неа­по­ли­тан­ский ми­нистр Ми­шу­ру, быв­ший при на­шем от­ря­де, с изум­ле­ни­ем пи­сал адми­ра­лу Уша­ко­ву: «В про­ме­жу­ток 20 дней неболь­шой рус­ский от­ряд воз­вра­тил мо­е­му го­су­дар­ству две тре­ти ко­ролев­ства. Это еще не всё, вой­ска за­ста­ви­ли на­се­ле­ние обо­жать их... Вы мог­ли бы их ви­деть осы­пан­ны­ми лас­ка­ми и бла­го­сло­ве­ни­я­ми по­сре­ди ты­сяч жи­те­лей, ко­то­рые на­зва­ли их сво­и­ми бла­го­де­те­ля­ми и бра­тья­ми... Ко­неч­но, не бы­ло дру­го­го при­ме­ра по­доб­но­го со­бы­тия: од­ни лишь рус­ские вой­ска мог­ли со­вер­шить та­кое чу­до. Ка­кая храб­рость! Ка­кая дис­ци­пли­на! Ка­кие крот­кие, лю­без­ные нра­вы! Здесь бо­го­тво­рят их, и па­мять о рус­ских оста­нет­ся в на­шем оте­че­стве на веч­ные вре­ме­на».

Пред­сто­я­ло еще взя­тие Маль­ты, но тут на ис­хо­де 1799 го­да адми­рал Фе­о­дор Уша­ков по­лу­чил при­каз им­пе­ра­то­ра Пав­ла I о воз­вра­ще­нии вве­рен­ной ему эс­кад­ры на ро­ди­ну, в Се­ва­сто­поль...

Он еще несколь­ко вре­ме­ни про­вел на Кор­фу, го­то­вя эс­кад­ру к дли­тель­но­му пу­ти, за­ни­ма­ясь де­ла­ми мест­но­го управ­ле­ния, про­ща­ясь с Ост­ро­ва­ми. Он по­лю­бил гре­ков, и они сто­ри­цею пла­ти­ли ему тем же; они ви­де­ли в нем дру­га и осво­бо­ди­те­ля. «Без­пре­стан­но слы­шу я прось­бы и жа­ло­бы на­род­ные, и боль­шей ча­стью от бед­ных лю­дей, не име­ю­щих про­пи­та­ния...» – и адми­рал, бу­дучи пе­чаль­ни­ком на­род­ных нужд, ста­рал­ся с по­мо­щью Бо­жи­ей, на­сколь­ко мог, спо­соб­ство­вать улуч­ше­нию их жиз­ни. Жи­те­ли Рес­пуб­ли­ки Се­ми Со­еди­нен­ных Ост­ро­вов про­ща­лись с адми­ра­лом Фе­о­до­ром Уша­ко­вым и его мо­ря­ка­ми, не скры­вая слез, бла­го­да­ря их и бла­го­слов­ляя. Се­нат ост­ро­ва Кор­фу на­звал его «осво­бо­ди­те­лем и от­цом сво­им». «Адми­рал Уша­ков, осво­бо­дя сии ост­ро­ва ге­рой­ствен­ною сво­ею ру­кою, учре­див оте­че­ски­ми сво­и­ми бла­го­рас­по­ло­же­ни­я­ми со­еди­не­ние их, об­ра­зо­вав ны­неш­нее вре­мен­ное прав­ле­ние, об­ра­тил яко зна­ме­ни­тый осво­бо­ди­тель все свое по­пе­че­ние на поль­зу и бла­го­ден­ствие ис­куп­лен­ных им на­ро­дов». На зо­ло­том, осы­пан­ном ал­ма­за­ми ме­че, под­не­сен­ном ему, бы­ла над­пись: «Ост­ров Кор­фу – адми­ра­лу Уша­ко­ву». На зо­ло­той ме­да­ли от жи­те­лей ост­ро­ва Ита­ка – «Фе­о­до­ру Уша­ко­ву, рос­сий­ских мор­ских сил глав­но­му на­чаль­ни­ку, му­же­ствен­но­му осво­бо­ди­те­лю Ита­ки». Столь же па­мят­ные и до­ро­гие на­гра­ды бы­ли и от дру­гих ост­ро­вов. Но адми­рал, слиш­ком хо­ро­шо уже узнав­ший пре­врат­но­сти выс­шей по­ли­ти­че­ской жиз­ни, по­ки­дал Иони­че­ские ост­ро­ва с чув­ством тре­во­ги за их даль­ней­шую судь­бу. На ду­ше его бы­ло скорб­но...

26 ок­тяб­ря 1800 го­да эс­кад­ра адми­ра­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва во­шла в Се­ва­сто­поль­скую бух­ту.

В ночь на 11 мар­та 1801 го­да за­го­вор­щи­ка­ми был убит им­пе­ра­тор Па­вел I. На рос­сий­ский пре­стол взо­шел его сын Алек­сандр I. По­ли­ти­ка Рос­сии ме­ня­лась. Вско­ре адми­рал Фе­о­дор Уша­ков был пе­ре­ве­ден в Санкт-Пе­тер­бург. При дво­ре воз­об­ла­да­ло мне­ние о ненуж­но­сти боль­шо­го фло­та для «су­хо­пут­ной» Рос­сии. То­гдаш­ний мор­ской ми­нистр вы­ска­зы­вал­ся о фло­те, что «он есть обре­ме­ни­тель­ная рос­кошь», а дру­гой де­я­тель мор­ско­го ве­дом­ства пи­сал: «Рос­сии нель­зя быть в чис­ле пер­вен­ству­ю­щих мор­ских дер­жав, да в том и не пред­став­ля­ет­ся ни поль­зы, ни на­доб­но­сти». В 1804 го­ду Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич со­ста­вил по­дроб­ней­шую за­пис­ку о сво­ем слу­же­нии рос­сий­ско­му фло­ту, в ко­то­рой поды­то­жи­вал свою де­я­тель­ность: «Бла­го­да­ре­ние Бо­гу, при всех озна­чен­ных бо­ях с непри­я­те­лем и во всю быт­ность она­го фло­та под мо­им на­чаль­ством на мо­ре, со­хра­не­ни­ем Все­вы­со­чай­шей Бла­го­сти ни од­но суд­но из она­го не по­те­ря­но и плен­ны­ми ни один че­ло­век из на­ших слу­жи­те­лей непри­я­те­лю не до­стал­ся».

Обостря­лись бо­лез­ни, уси­ли­ва­лись ду­шев­ные скор­би. Но не за­бы­вал адми­рал за­бо­тить­ся о ближ­них сво­их: в его дом в Пе­тер­бур­ге ча­сто при­хо­ди­ли за по­мо­щью. Од­них он снаб­жал день­га­ми, одеж­дой, за дру­гих, осо­бо нуж­да­ю­щих­ся, хо­да­тай­ство­вал пе­ред бо­лее иму­щи­ми гос­по­да­ми. На­при­мер, пе­ре­пи­сы­ва­ясь с из­вест­ным бла­го­тво­ри­те­лем гра­фом Н.П. Ше­ре­ме­те­вым, по­стро­ив­шим в Москве в па­мять сво­ей умер­шей же­ны Стран­но­при­им­ный дом, Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич не од­на­жды об­ра­щал­ся к нему с прось­ба­ми по­доб­но­го ха­рак­те­ра: «Зная доб­рое рас­по­ло­же­ние Ва­ше к спа­си­тель­ным де­лам и бла­го­де­я­нию, по­сы­лаю к Ва­ше­му Си­я­тель­ству двух стран­ниц, при­шед­ших из от­да­лен­но­го края про­сить поз­во­ле­ния о по­стро­е­нии хра­ма Бо­жи­его и устро­е­нии жи­лищ в поль­зу увеч­ных и боль­ных. По их бед­но­сти я со­дер­жу их в сво­ем до­ме и одел их». Кро­ме то­го, он взял на се­бя по­кро­ви­тель­ство и за­бо­ту об оси­ро­тев­ших пле­мян­ни­ках.

Про­дол­жая нести служ­бу в долж­но­сти глав­но­го ко­ман­ди­ра Бал­тий­ско­го греб­но­го фло­та, а кро­ме то­го, еще и на­чаль­ни­ка Пе­тер­бург­ских флот­ских ко­манд и пред­се­да­те­ля ква­ли­фи­ка­ци­он­ной ко­мис­сии «по про­из­вод­ству в класс­ные чи­ны шки­пе­ров, под­шки­пе­ров, ун­тер-офи­це­ров и клер­ков Бал­тий­ских и Чер­но­мор­ских пор­тов», об­ра­зо­ван­ной при Мор­ском ка­дет­ском кор­пу­се, Фе­о­дор Уша­ков ста­рал­ся и эти обя­зан­но­сти ис­пол­нять с рев­но­стью и усер­ди­ем, как это во­об­ще бы­ло ему свой­ствен­но в лю­бом де­ле. С бо­лью сле­дил он за про­ис­хо­див­шим в Ев­ро­пе: бли­зил­ся к за­вер­ше­нию один из эта­пов фран­ко-рус­ской вой­ны, го­то­вил­ся мир в Тиль­зи­те; им­пе­ра­тор Алек­сандр I сде­ла­ет­ся со­юз­ни­ком На­по­лео­на Бо­на­пар­та, а Иони­че­ские ост­ро­ва бу­дут пе­ре­да­ны «зло­вред­ным» фран­цу­зам. Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу пред­сто­я­ло пе­ре­жить и это.

19 де­каб­ря 1806 го­да он по­дал им­пе­ра­то­ру про­ше­ние об от­став­ке: «Ду­шев­ные чув­ства и скорбь моя, ис­то­щив­шие кре­пость сил, здо­ро­вья, Бо­гу из­вест­ны – да бу­дет во­ля Его свя­тая. Все слу­чив­ше­е­ся со мною при­ем­лю с глу­бо­чай­шим бла­го­го­ве­ни­ем...». Эти сло­ва, вен­ча­ю­щие рат­ный по­двиг, слав­ное и мно­го­труд­ное слу­же­ние род­но­му Оте­че­ству, сви­де­тель­ству­ют, что непо­бе­ди­мый адми­рал ис­пол­нен был сми­ре­ния и по­кор­но­сти во­ле Бо­жи­ей, и бла­го­да­ре­ния Бо­гу за все, – это бы­ли чув­ства ис­тин­но хри­сти­ан­ские.

Отой­дя от слу­жеб­ных дел, он неко­то­рое вре­мя жил в Санкт-Пе­тер­бур­ге, про­дол­жая по­кро­ви­тель­ство­вать пле­мян­ни­кам, и го­то­вил­ся к пе­ре­ез­ду на по­сто­ян­ное и уже по­след­нее ме­сто сво­ей зем­ной жиз­ни. У него бы­ло несколь­ко неболь­ших де­ре­вень на ро­дине в Яро­слав­ской гу­бер­нии, был уча­сток зем­ли вбли­зи Се­ва­сто­по­ля... Ду­ша адми­ра­ла, от мла­ден­че­ства взыс­кав­шая Гос­по­да, про­си­ла по­коя, уеди­не­ния, мо­лит­вы. Он при­нял ре­ше­ние, ис­пол­нен­ное глу­бо­ко­го смыс­ла: он из­брал для жи­тель­ства тихую де­рев­ню Алек­се­ев­ку, в Тем­ни­ков­ском уез­де, вбли­зи Са­нак­сар­ско­го Рож­де­ство-Бо­го­ро­дич­но­го мо­на­сты­ря, где в го­ды его рат­ных по­дви­гов мо­лил­ся о нем его род­ной дя­дя – пре­по­доб­ный Фе­о­дор. Несо­мнен­но, что мо­лит­вен­ное их об­ще­ние ни­ко­гда не пре­ры­ва­лось. По­то­му и устре­ми­лась сю­да, к свя­той оби­те­ли ду­ша адми­ра­ла, что здесь под­ви­зал­ся о Гос­по­де и упо­ко­ил­ся са­мый ду­хов­но близ­кий ему че­ло­век на зем­ле. Мо­нах и мо­ряк – они оба бы­ли во­и­на­ми Хри­сто­вы­ми, оба де­ла­ли од­но де­ло: рев­ност­но слу­жи­ли Гос­по­ду – на том по­при­ще, на ко­то­рое Он их при­звал.

Пе­ред тем, как окон­ча­тель­но в 1810 го­ду по­ки­нуть сто­ли­цу, Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич, «па­мя­туя час смерт­ный с ка­ко­вою незап­но­стью оный при­клю­ча­ет­ся», на­пи­сал за­ве­ща­ние. Ни­ко­гда не имев­ший сво­ей се­мьи и сво­их де­тей, он все небо­га­тые вла­де­ния пе­ре­дал в соб­ствен­ность пле­мян­ни­кам, «ко­то­рых по­чи­таю я вме­сто де­тей мо­их и о бла­ге их ста­ра­юсь как соб­ствен­ный их отец». Со­хра­ни­лось сви­де­тель­ство то­гдаш­не­го на­сто­я­те­ля мо­на­сты­ря иеро­мо­на­ха На­фа­наи­ла о за­вер­ша­ю­щем пе­ри­о­де зем­ной жиз­ни Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча: «Адми­рал Уша­ков, со­сед и зна­ме­ни­тый бла­го­тво­ри­тель Са­нак­сар­ской оби­те­ли, по при­бы­тии сво­ем из Санкт-Пе­тер­бур­га, вел жизнь уеди­нен­ную в соб­ствен­ном сво­ем до­ме, в де­ревне Алек­се­ев­ке, рас­сто­я­ни­ем от мо­на­сты­ря через лес вер­сты три, ко­то­рый по вос­крес­ным и празд­нич­ным дням при­ез­жал для бо­го­мо­лья в мо­на­стырь к служ­бам Бо­жи­им во вся­кое вре­мя. В Ве­ли­кий пост жи­вал в мо­на­сты­ре, в кел­лии, для сво­е­го по­ще­ния и при­го­тов­ле­ния к Св. Тай­нам по це­лой сед­ми­це и вся­кую про­дол­жи­тель­ную служ­бу с бра­ти­ей в церк­ви вы­ста­и­вал неопу­сти­тель­но и слу­шал бла­го­го­вей­но; по вре­ме­нам жерт­во­вал от усер­дия сво­е­го оби­те­ли зна­чи­тель­ные бла­го­тво­ре­ния; так­же бед­ным и ни­щим тво­рил все­гдаш­ние ми­ло­сти­вые по­да­я­ния и вспо­мо­же­ния».

На­ча­лась Оте­че­ствен­ная вой­на 1812 го­да. На борь­бу с фран­цу­за­ми под­нял­ся весь на­род. В Там­бов­ской гу­бер­нии, как и по всей Рос­сии, со­зда­ва­лись опол­че­ния для за­щи­ты Оте­че­ства. На гу­берн­ском со­бра­нии дво­рян­ства, в ко­то­ром Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич не смог при­нять уча­стия по бо­лез­ни, он был из­бран боль­шин­ством го­ло­сов на­чаль­ни­ком внут­рен­не­го там­бов­ско­го опол­че­ния. Пред­во­ди­тель дво­рян­ства пи­сал ему: «Дол­говре­мен­ная опыт­ность служ­бы Ва­шей и от­лич­ное усер­дие пе­ред пре­сто­лом Рос­сий­ской дер­жа­вы, Ва­ми до­ка­зан­ные, да по­да­дут дво­рян­ству твер­дые спо­со­бы к рев­ност­ным по­дви­гам на поль­зу об­щую, да по­двиг­нут всех к бла­го­де­тель­ным по­жерт­во­ва­ни­ям и да вдох­нут го­тов­ность в серд­це каж­до­го при­нять уча­стие к спа­се­нию Оте­че­ства...». «За бла­го­склон­ное, доб­рое обо мне мне­ние и за честь сде­лан­ную при­но­шу все­по­кор­ней­шую мою бла­го­дар­ность, – от­ве­чал адми­рал. – С от­лич­ным усер­ди­ем и рев­но­стию же­лал бы я при­нять на се­бя сию долж­ность и слу­жить Оте­че­ству, но с край­ним со­жа­ле­ни­ем за бо­лез­нью и ве­ли­кой сла­бо­стью здо­ро­вья при­нять ее на се­бя и ис­пол­нить ни­как не в со­сто­я­нии и не мо­гу». Но, меж­ду тем, вме­сте с тем­ни­ков­ским со­бор­ным про­то­и­е­ре­ем Асин­кри­том Ива­но­вым он устро­ил гос­пи­таль для ра­не­ных, дав день­ги на его со­дер­жа­ние. Две ты­ся­чи руб­лей им бы­ло вне­се­но на фор­ми­ро­ва­ние 1-го Там­бов­ско­го пе­хот­но­го пол­ка. Все, что имел, от­да­вал он «на вос­по­мо­ще­ство­ва­ние ближ­ним, страж­ду­щим от ра­зо­ре­ния злоб­ству­ю­ще­го вра­га...». Еще в 1803 го­ду им бы­ли вне­се­ны два­дцать ты­сяч руб­лей в Опе­кун­ский со­вет Санкт-Пе­тер­бург­ско­го вос­пи­та­тель­но­го до­ма; те­перь он всю сум­му с при­чи­та­ю­щи­ми­ся на нее про­цен­та­ми пе­ре­дал в поль­зу ра­зо­рен­ных вой­ной: «Я дав­но имел же­ла­ние все сии день­ги без изъ­я­тия раз­дать бед­ству­ю­щим и стран­ству­ю­щим, не име­ю­щим жи­лищ, одеж­ды и про­пи­та­ния». Не толь­ко кре­стьяне окрест­ных де­ре­вень и жи­те­ли го­ро­да Тем­ни­ко­ва, но и из от­да­лен­ных мест при­ез­жа­ли к нему мно­гие. С стра­даль­ца­ми, ли­шив­ши­ми­ся иму­ществ, де­лил­ся он тем, что имел; обре­ме­нен­ных скор­бию и уны­ни­ем уте­шал непо­ко­ле­би­мою на­деж­дой на бла­гость Небес­но­го Про­мыс­ла. «Не от­ча­и­вай­тесь! – го­во­рил он. – Сии гроз­ные бу­ри об­ра­тят­ся к сла­ве Рос­сии. Ве­ра, лю­бовь к Оте­че­ству и при­вер­жен­ность к Пре­сто­лу вос­тор­же­ству­ют. Мне немно­го оста­ет­ся жить; не стра­шусь смер­ти, же­лаю толь­ко уви­деть но­вую сла­ву лю­без­но­го Оте­че­ства!»

Оста­ток дней сво­их, по сло­вам то­го же иеро­мо­на­ха На­фа­наи­ла, адми­рал про­вел «крайне воз­дер­жан­но и окон­чил жизнь свою как сле­ду­ет ис­тин­но­му хри­сти­а­ни­ну и вер­но­му сы­ну Свя­той Церк­ви 1817 го­да ок­тяб­ря 2-го дня и по­гре­бен по же­ла­нию его в мо­на­сты­ре под­ле срод­ни­ка его из дво­рян, пер­во­на­чаль­ни­ка оби­те­ли сия иеро­мо­на­ха Фе­о­до­ра по фа­ми­лии Уша­ко­ва же».

От­пе­вал Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча в Спа­со-Пре­об­ра­жен­ской церк­ви го­ро­да Тем­ни­ко­ва про­то­и­е­рей Асин­крит Ива­нов, ко­то­рый за день до кон­чи­ны пра­вед­ни­ка, в празд­ник По­кро­ва Пре­свя­той Вла­ды­чи­цы на­шей Бо­го­ро­ди­цы, при­ни­мал его по­след­нюю ис­по­ведь и при­ча­щал Свя­тых Та­ин; ко­гда гроб с те­лом усоп­ше­го адми­ра­ла при боль­шом сте­че­нии на­ро­да был вы­не­сен на ру­ках из го­ро­да, его хо­те­ли по­ло­жить на под­во­ду, но на­род про­дол­жал нести его до са­мой Са­нак­сар­ской оби­те­ли. Там встре­ти­ла бла­го­вер­но­го бо­яри­на Фе­о­до­ра мо­на­стыр­ская бра­тия. Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич был по­гре­бен у сте­ны со­бор­но­го хра­ма, ря­дом с род­ным ему пре­по­доб­ным стар­цем, чтобы быть им от­ныне вме­сте на­ве­ки.

По­сле пра­вед­ной кон­чи­ны Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча про­шло по­чти два сто­ле­тия. Его по­движ­ни­че­ская и вы­со­ко­ду­хов­ная жизнь, его доб­ро­де­те­ли не бы­ли за­бы­ты в род­ном оте­че­стве. Его за­ве­та­ми жи­ли рус­ские во­и­ны и фло­то­вод­цы, пра­во­слав­ная рус­ская ар­мия.

Ко­гда на­сту­пи­ли вре­ме­на го­не­ний на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, Са­нак­сар­ский мо­на­стырь, где упо­ко­ил­ся Фе­о­дор Фе­о­до­ро­вич, был за­крыт. Ча­сов­ня, вы­стро­ен­ная над мо­ги­лой адми­ра­ла, бы­ла до ос­но­ва­ния раз­ру­ше­на, чест­ные его остан­ки в 1930-е го­ды бы­ли осквер­не­ны без­бож­ни­ка­ми.

В го­ды Ве­ли­кой Оте­че­ствен­ной вой­ны 1941–1945 го­дов во­ин­ская сла­ва Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча Уша­ко­ва бы­ла вспо­мя­ну­та, его имя, на­ря­ду с име­на­ми свя­тых бла­го­вер­ных кня­зей-во­и­нов Алек­сандра Нев­ско­го и Ди­мит­рия Дон­ско­го, вдох­нов­ля­ло к по­дви­гу за­щит­ни­ков Ро­ди­ны. Был учре­жден бо­е­вой ор­ден адми­ра­ла Уша­ко­ва, ко­то­рый стал выс­шей на­гра­дой для во­и­нов-мо­ря­ков.

То­гда же, в 1944 го­ду, воз­ник во­прос о ме­сте по­гре­бе­ния адми­ра­ла Уша­ко­ва. Бы­ла со­зда­на го­судар­ствен­ная ко­мис­сия, ко­то­рая про­из­ве­ла рас­коп­ки на тер­ри­то­рии Са­нак­сар­ско­го мо­на­сты­ря и вскры­тие мо­ги­лы адми­ра­ла Уша­ко­ва у сте­ны со­бор­но­го хра­ма. Чест­ные остан­ки Фе­о­до­ра Фе­о­до­ро­ви­ча ока­за­лись нетлен­ны, что бы­ло от­ме­че­но в со­от­вет­ству­ю­щем до­ку­мен­те ко­мис­сии.

С это­го вре­ме­ни мо­ги­ла Фе­о­до­ра Уша­ко­ва и, как след­ствие, весь Са­нак­сар­ский мо­на­стырь на­хо­ди­лись под при­смот­ром го­судар­ствен­ной вла­сти, что предот­вра­ти­ло раз­ру­ше­ние чти­мой пра­вед­ни­ком оби­те­ли.

В 1991 го­ду Са­нак­сар­ский мо­на­стырь был воз­вра­щен Рус­ской Пра­во­слав­ной Церк­ви. По­чи­та­ние свя­то­го пра­вед­ни­ка год от го­ду воз­рас­та­ет. На его мо­ги­ле  слу­жат­ся па­ни­хи­ды, мно­го­чис­лен­ные па­лом­ни­ки: ду­хо­вен­ство, мо­на­ше­ству­ю­щие, бла­го­че­сти­вые ми­ряне, сре­ди ко­то­рых ча­сто мож­но ви­деть во­и­нов-мо­ря­ков, – при­хо­дят по­кло­нить­ся Фе­о­до­ру Фе­о­до­ро­ви­чу Уша­ко­ву, рев­ност­но­му слу­жи­те­лю Оте­че­ству и на­ро­ду Бо­жи­е­му, явив­ше­му со­бою ве­ли­кий при­мер во­ин­ской доб­ле­сти, ми­ло­сер­дия и хри­сти­ан­ско­го бла­го­че­стия. 

Тропарь Божией Матери пред иконой Ее Почаевской   глас 5

Пред святою Твоею иконою, Владычице,/ молящиися исцелений сподобляются,/ веры истинныя познание приемлют/ и агарянская нашествия отражают./ Темже и нам, к Тебе припадающим,/ грехов оставление испроси,/ помыслы благочестия сердца наша просвети/ и к Сыну Твоему молитву вознеси// о спасении душ наших.

Ин тропарь Божией Матери пред иконой Ее Почаевской   глас 4

К Богородице прилежно ныне притецем грешнии и смиреннии, и припадем к дивному образу Ея, иже на горе Почаевстей: к немуже умильно взирающе и молящеся Царице Владычице из глубины душевныя вопием: О Пречудная Дево, Мати Господа Вышняго, от лет древних избравшая обитель Почаевскую в место селения Своего! Землю отечественную нашу в православии и мире утверди, и спаси всех предстоящих и молящихся Тебе умиленною душею и сокрушенным сердцем, пред Пречистым Твоим образом со слезами. Не отврати рабы Твоя тщи: Тя бо едину Надежду имамы.

Кондак Божией Матери пред иконой Ее Почаевской   глас 1

Источник исцелений и веры Православныя утверждение/ Почаевская Твоя икона, Богородице, явися,/ темже и нас, к ней притекающих,/ от бед и искушений свободи,/ лавру Твою невредиму сохрани,/ Православие во окрест стоящих странах утверди/ и грехи разреши молитвенник Твоих:// елика бо хощеши, можеши.

Молитва ко Пресвятой Богородице пред иконой Ее Почаевская

К Тебе, о Богомати, молитвенно притекаем мы, грешнии, чудеса Твоя, во святей лавре Почаевстей явленная, поминающе и о своих сокрушающеся прегрешениих. Вемы, Владычице, вемы, яко не подобаше нам, грешным, чесого просити, токмо о еже Праведному Судии беззакония наша оставити нам. Вся бо нами в житии претерпенная, скорби же, и нужды, и болезни, яко плоды падений наших прозябоша нам, Богу сия на исправление наше попущающу. Темже вся сия истиною и судом Своим наведе Господь на грешныя рабы Своя, иже в печалех своих к заступлению Твоему, Пречистая, притекоша и во умилении сердец к Тебе взывают сице: грехов и беззаконий наших, Благая, не помяни, но паче всечестнеи руце Твои воздвигши, к Сыну Твоему и Богу предстани, да люте содеянная нами отпустит нам, да за премногая неисполненная обещания наша лица Своего от рабов Своих не отвратит, да благодати Своея, спасению нашему пособствующия, от душ наших не отымет. Ей, Владычице, буди спасению нашему Ходатаица и, малодушия нашего не возгнушавшися, призри на стенания наша, яже в бедах и скорбех наших пред чудотворным Твоим образом возносим. Просвети умиленными помыслы умы наша, веру нашу укрепи, надежду утверди, любве сладчайший дар сподоби нас прияти. Сими убо, Пречистая, дарованьми, а не болезньми и скорбьми живот наш ко спасению да возводится, но, от уныния и отчаяния души наша ограждающи, избави нас, маломощных, от находящих на ны бед, и нужд, и клеветы человеческия, и болезней нестерпимых. Даруй мир и благоустроение жительству христианскому предстательством Твоим, Владычице, утверди Православную веру в стране нашей и во всем мире. Церковь Апостольскую и Соборную умалению не предаждь, уставы святых отец на веки непоколебимы сохрани и всех к Тебе притекающих от рова погибельнаго спаси. Еще же и ересию прельщенных братий наших или веру спасительную в греховных страстех погубивших паки ко истинней вере и покаянию приведи, да вкупе с нами, Твоему чудотворному образу покланяющеся, Твое предстательство исповедят. Сподоби убо нас, Пресвятая Госпоже Богородице, еще в животе сем победу истины Твоим заступлением узрети, сподоби нас благодатную радость прежде кончины нашея восприяти, якоже древле насельники Почаевския Твоим явлением победители и просветители агарян показала еси, да вси мы благодарным сердцем вкупе со Ангелы, и пророки, и апостолы, и со всеми святыми, Твое милосердие прославляюще, воздадим славу, честь и поклонение в Троице певаемому Богу Отцу, и Сыну, и Святому Духу, во веки веков. Аминь.

Тропарь праведному воину Феодору Ушакову   глас 1

Держа́ве Росси́йстей архистрати́г непобеди́мый яви́лся еси́,/ ага́ринскую зло́бу нивочто́же вмени́в и разори́в:/ не сла́вы мирски́я, ниже́ в бога́тства взыску́я,/ но Бо́гу и бли́жнему послужи́л еси́,/ моли́, свя́те Фео́доре,/ во́инству на́шему дарова́ти на враги́ одоле́ние,/ оте́честву во благоче́стии непоколеби́му пребы́ти,// и сыново́м Росси́йским спасти́ся.

Кондак праведному воину Феодору Ушакову   глас 2

Архистрати́же Росси́йский,/ служи́телю наро́да Бо́жияго,/ ни́щих и угнете́нных свободи́телю,/ нечести́вых наказа́телю,/ поле́зное нам проси́ и ве́лию ми́лость,// я́ко спобо́рник наш пра́ведне боля́рине Фео́доре.

Молитва святому праведному воину Феодору

О преславный защитниче земли Русския и веры православныя усердный поборниче, непобедиме воине Феодоре! Никая благодарственная словеса, ниже изящная витийства довлеют, во еже прославити праведное и дивное твое житие, понеже измлада крепкую веру во Христа и любовь ко Отечеству стяжав, благоплодное прозябение честных родителей явился еси. Сего бо ради, Божию дару тезоименит, стране своей в скорбная времена браней противу иноплеменных показался еси. Ибо, праведным воеводам подражая, не числом и умением токмо, но паче верою враги побеждал еси, силу благочестия истиннаго показуя. Темже любовию к тебе распаляеми, воспеваем многия добродетели твоя: велию любовь ко Господу и ближним, зане тех ради живот полагал еси; чистоту ангелоподобную, яко вся воздержанием удивил еси; нестяжание истинное, ибо благая и красная мира сего презрел еси. Ей, преблаженне Феодоре, угодниче Божий и благоверный болярине царей православных, призри на убогое моление наше, из греховного плена к тебе возносимое. Приклони на милость Господа нашего Иисуса Христа, да не воздаст по делом нашим, но обаче дарует грехов оставление, избавит от злых, находящих на ны; и подаст властем нашим о народе усердное попечение, воинству мужество в ратех, народу благочестие трезвенное. И сподобит нас достигнути безмятежнаго пристанища во Царствии Небеснем, идеже со всеми святыми прославляти будем всесвятое имя Отца и Сына и Святаго Духа во веки веков. Аминь.

Ин тропарь Божией Матери пред иконой Ее Всех скорбящих радость

глас 8

Ко источнику приснотекущему милосердия, Пречистей Деве Богородице, притецем, людие вси, священницы же и иноцы, мужие, и жены, и чада, здравии и болящии, в покаянии вопиюще и умильно глаголюще: Владычице, помози грешным рабом Твоим, яви яко Благая славу Твою, присно потщися умилосердитися на ны, испросити очищение душ и телес наших от Источника жизни нашея, Бога, Егоже родила еси, едина Благословенная.

Кондак Божией Матери пред иконой Ее 'Всех скорбящих Радость'

глас 6

Не имамы иныя помощи,/ не имамы иныя надежды,/ разве Тебе, Владычице,/ Ты нам помози:/ на Тебе надеемся/ и Тобою хвалимся,/ Твои бо есмы раби,// да не постыдимся.

Стихира, певаемая вместо тропаря пред иконой Всех скорбящих радосте

глас 2

Всех скорбящих Радосте,/ и обидимых Заступнице,/ и алчущих Питательнице,/ странных Утешение,/ обуреваемых Пристанище,/ больных посещение,/ немощных покров и заступнице,/ Жезл старости,/ Мати Бога Вышняго Ты еси, Пречистая:/ потщися, молимся, спастися рабом Твоим.